– Я требую – сказал генерал Ласкин, – предъявить мне карту минирования. Начнем разминирование. Передайте фельдмаршалу, что через сорок минут он должен оставить этот подвал.
Шмидт и Адам скрылись в соседнем помещении. К Ласкину один за другим стали подходить немецкие офицеры. Они поочередно докладывали, сколько винтовок и пулеметов уже сложено на вокзальной площади, спрашивали, что делать дальше, куда идти.
Ласкин и сопровождавшие офицеры четко отдавали распоряжения. Сюда, в подвалы, уже врывался гул взрываемых мин.
Вернулся Шмидт и попросил повременить еще десять минут…
Затем появился Адам и театрально распахнул дверь.
– Фельдмаршал – сказал он, обращаясь к Ласкину, – готов вести с вами переговоры.
Вслед за Ласкиным все мы вошли в соседнее помещение. Здесь также горели свечи. Паулюс приподнялся, но тут же сел, опустив голову.
– Фон Паулюс – представился он.
– Знаете ли Вы наши условия? – спросил Ласкин. Паулюс утвердительно кивнул головой.
– Дайте немедленно приказ северной группировке о прекращении огня и о полной капитуляции – сказал Ласкин.
Паулюс поднял голову. Минуту он смотрел на нас. Потом ответил:
– Нет! Я не могу отдать такой приказ. Я у вас в плену! А приказы немецкого офицера или генерала, находящихся в плену, недействительны для немецких войск. Не настаивайте на этом.
Паулюс рассказывает о том, что он пережил в последний месяц, видя бессмысленно гибнущих солдат, орды голодных и больных, ползущих к тушам дохлых лошадей…
Я рассматривал последнее убежище фельдмаршала. Это было складское помещение, сплошь закопченное, находящееся ниже поверхности земли на десять-пятнадцать метров. По потолку тянулись трубы, – водопроводные, канализационные, электропровода и все, что относится к подземному хозяйству большого города. У стены против кровати стояло раскрытое фортепиано. На столе – толстый том в красном бархатном переплете, большая черная пепельница – осколок снаряда с напаянными на него простреленными винтовочными патронами. Вокруг стола – Паулюс, Шмидт, Адам, генерал Ласкин и сопровождающие его офицеры.
– Вы готовы? – спросил Ласкин.
– Куда мы поедем? – поинтересовался Паулюс.
– В штаб.
– А куда именно?
– Увидите.
Паулюс попросил разрешения, чтобы его сопровождали Шмидт и Адам, и чтобы он смог взять с собой некоторое из своих личных вещей.
На площади у здания универмага стояли наши машины. В первую сели Ласкин и Паулюс, во вторую – полковник Лукин и Шмидт, в третью – трое офицеров и Адам. Кортеж завершали военные корреспонденты «Последних известий».
Мы поехали обратно в Бекетовку мимо все еще плетущихся беспрерывной вереницей солдат гитлеровской армии. Фельдмаршал, прижав подбородок к груди, не смотрел по сторонам, но его все равно узнавали солдаты и офицеры той самой армии, которой он перестал командовать всего несколько минут назад.
У Ельшанки – затор. Пленные остановились у моста, пропуская наши машины.
Мы подъехали к Бекетовке, и здесь я опять увидел рыжеусого солдата-регулировщика. Он уже охрип:
– Ахтунг! – сипел он. – Которые солдаты – давай прямо, офицеры – направо, по проулочку… Генералы – сюда, к автомашине.» (к. 32).
Военный корреспондент Великой Отечественной войны Николай Стор вспоминает: «В штабе 64‑й армии нас уже ждали. Застрекотали аппараты кинооператоров, защелкали затворы фотокамер. Сняв в передней шинели, в кабинет к генерал-лейтенанту М. С. Шумилову вошли Паулюс, Шмидт и Адам.
Шумилов, как бы не догадываясь в чем дело, спросил:
– Кого имею честь видеть?
– Я фельдмаршал Фридрих Паулюс, со мной – начальник штаба Артур Шмидт и мой адъютант, полковник Адам.
– Предъявите мне Ваше удостоверение личности. Я впервые слышу, что Паулюс – фельдмаршал – сказал Шумилов.
Паулюс извлек из бокового кармана и положил на стол перед Шумиловым книжицу «Солдатенбух».
– У меня есть только солдатская книжка – сказал он.
Шмидт опять рассказал, что истекшей ночью был получен приказ фюрера о присвоении Паулюсу звания фельдмаршала и что фюрер лично на него, Шмидта, возложил ответственность за безопасность Паулюса.
Шмидт подтвердил правильность сообщений Совинформбюро о разгроме армии, но отказался назвать число разбитых дивизий.
– Ничего из того, что может повредить немецкой армии, вы от меня не узнаете – сказал он.
– Ну, словом, – Шумилов усмехнулся – сейчас уже первый час дня… Насколько я понимаю, вы еще не завтракали. Я предлагаю вам скромный стол.
Снова поднялся Шмидт.
– Мы можем принять ваше предложение о завтраке только при одном условии – что на столе будет сугубо солдатская еда и что об этом завтраке ни слова не будет в печати.