Сталинградская трагедия. За кулисами катастрофы

В другом месте своих записок Паулюс, как бы подытоживая свои мысли, на которых заметен отпечаток более поздних тяжелых раздумий, более обстоятельно излагает свои взгляды на этот счет. Там он говорит об угнетавшем его неразрешимом противоречии между сыпавшимися сверху категорическими приказами во что бы то ни стало удерживать фронт и соображениями гуманности, требовавшими прекращения сопротивления. Стратегическая обстановка в целом, как он считает, «повелевала стоять насмерть и принести себя в жертву», чтобы избежать еще больших жертв на других участках и крушения всего фронта. Тогдашняя ситуация, замечает Паулюс, не могла оправдать самовольных действий на передовой линии фронта, ибо субъективно осознанная безвыходность положения, сулившего гибель или плен, еще не давала сознающему свою ответственность командующему права нарушать приказ. В тех условиях ни армия, ни народ не поняли бы подобных действий, поскольку это по своим последствиям было бы «революционным политическим актом против Гитлера». К тому же, по мнению Паулюса, самовольная сдача позиций в Сталинграде дала бы Гитлеру повод свалить всю вину за начавшее уже вырисовываться военное поражение на генералов, тем самым, создав почву для новой легенды об «ударе кинжалом в спину»{152*}. Политические намерения, как заявляет Паулюс, были чужды ему. «Я был солдатом и считал тогда, что служу своему народу именно тем, что повинуюсь приказу».

Субъективную честность и искренность выдвигаемых Паулюсом аргументов не следует оспаривать. Однако подобные теоретические рассуждения, которые во многих отношениях механически переносят повседневные правила поведения на нераспознанные в самой своей сути и совершенно исключительные по своим чудовищным последствиям условия, показывают, в какой ужасающей степени командующий армией как типичный выразитель профессионально военного образа мышления оказался не в состоянии правильно оценить сложившуюся ситуацию и историческую значимость своих решений. И Паулюс спасовал не только в том отношении, что в силу своей аполитичности не смог подняться над событиями. Во второй половине января требовалось не столько совершить осознанную политическую акцию, сколько принять справедливое с точки зрения человеческой нравственности решение. Ибо охватившая армию агония, не прекращенная приказом командования, разрушала все понятия о воинской этике уже потому, что сама она возникла в нарушение законов нравственности. Что же касается опасности возникновения новой легенды об «ударе кинжалом в спину», то ответ на этот вопрос мог быть найден и в ином плане.

В начале второй недели января был отвергнут русский ультиматум. К этому времени истерзанная голодом, эпидемиями и морозом армия, несмотря на сохранившиеся у нее остатки боеспособности, находилась в таком состоянии, когда по прежним представлениям могла бы, как это утверждает один из лучших знатоков Сталинградской битвы, произойти «почетная капитуляция».

10 января, когда началось русское генеральное наступление, в дневнике боевых действий вермахта появилась запись: «Суточная продовольственная норма 6-й армии составляет ныне 75 граммов хлеба, 200 граммов конины, включая кости, 12 граммов жиров, 11 граммов сахара и 1 сигарета. К 20 января будут забиты все лошади»{153}. В этой обстановке командующий армией был обязан самым тщательным образом продумать, ради чего и с какой целью с его санкции приносятся в жертву десятки тысяч людей. На другой чаше весов он был обязан взвесить ценность бросаемых на ветер человеческих жизней. От этой ответственности его не могли избавить ни слабое знание общей обстановки на фронтах, ни приказ высшего командования.

Дневник военных действий оперативного штаба вермахта с сухой лаконичностью зафиксировал 23 января чреватые зловещими последствиями события: «На поставленный вчера вечером генералом Цейцлером вопрос, можно ли теперь разрешить 6-й армии капитулировать, фюрер ответил отрицательно. Он заявил, что армия должна сражаться до последнего человека, чтобы выиграть время. На соответствующую радиограмму фюрера в адрес 6-й армии генерал-полковник Паулюс ответил: „Ваши приказы будут выполнены, да здравствует Германия!“{154}