Сталинградский гусь

День начал клониться к закату, солнце, малость потускневшее, растратившее свою энергию, опасливо скользило к линии горизонта, словно бы боялось насадиться на что-нибудь острое – головку мечети или макушку кипариса… Можно было угодить и на телевизионную антенну – тоже приятного мало.

Бывший сержант нашелся буквально через полторы минуты, первым его засек Альберт – увидел человека со славянским лицом и подал сигнал Гужаеву, тот и встретил вспотевшего, тяжело дышащего, словно бы он отрывался от погони, Моргуненко лицом к лицу.

– Проверял, не идет ли кто за мной, – проговорил Моргуненко виновато, – пришлось по вечерней жаре сделать пробежечку.

– Ну как, хвоста не было?

– Вроде бы не было.

– Вроде бы или точно?

– Думаю, точно.

– Думаю или все-таки точно?

– Совершенно точно, можешь не сомневаться.

Гужаев поймал себя на том, что мелкое препирательство это способно родить внутри некую вялость, сковывающую ноги и руки, более того – сбивает ориентиры, что для всякого солдата – штука непотребная, может сгубить… А с этим мириться никак нельзя.

Тряхнув головой один раз, потом другой, Гужаев постарался сбить с себя некое наваждение, приятельски положил руку на плечо Моргуненко.

– Ты ведь геолога ищешь, верно? – спросил тот. – Я сразу это дело просек.

– Ну-у… как тебе сказать? И геолога тоже.

– Геолога не ищи, его уже нет в живых. Он старый был, больной, не вынес того, что происходило с ним.

– Где похоронен?

– Здесь, на местном кладбище.

– Это точно?

– Точнее быть не может. Я сам закапывал могилу.

– Жалко деда, – тихо проговорил Игорь, – очень хороший был дед. План, где на кладбище находится могила, начертить можешь?

– А зачем? Я тебе дам номер могилы, по нему легко можно найти, где это. На память помню.

– План тоже неплохо было бы… В Пакистан ведь наверняка пойдет группа. – Гужаев, прежде чем произнести эту фразу, подумал, а надо ли это говорить, потом решил – надо!

– А толку-то, Игорь? Только лишний риск… Людей ни за что ни про что положить можно.

– Это не мне решать. – Гужаев пробежался взглядом по толпе, засек Карышева, находившегося в десяти метрах от него, – это было расстояние полуторасекундного броска, улыбнулся неприметно – ему даже теплее сделалось: страховщик вел себя умело, расчетливо. – Ты сам понимаешь, не мне…

– Ладно, план я тебе нарисую, могила деда – шестьдесят четыре – пятнадцать… Это означает – пятнадцатый сектор, захоронение номер шестьдесят четыре.

– Отчего он умер? Замучили?

– Сердце. У него было сильно изношено сердце. Каждый день – переезд, каждые сутки – ночевка в новом месте… Без всяких удобств.

– М-да. Тут и молодой скапустится.

Моргуненко промолчал, затем запоздало кивнул – это так. Народа на площади прибавилось: «йом джума» есть «йом джума», Аллах будет доволен, увидя, сколько людей явилось на пятничную молитву. Гужаев глянул на наручные часы, вольно болтавшиеся на блестящем браслете: без десяти семь, а в мечеть правоверных еще не начали пускать: мулла решил – пусть немного подождут. А может, саперы проверяют помещение на наличие мин… Все могло быть.

– У меня к тебе просьба, – тихо проговорил Моргуненко, – ты Галю Клевцову помнишь?

Гужаев кивнул, у него даже туман перед глазами возник – еще бы не помнить красивую девчонку из госпиталя со спокойным нежным голосом и такими же нежными глазами? Они с Моргуненко были соперниками, оба ухаживали за Галей. Он еще раз кивнул.

– Передай ей вот это письмо, – Моргуненко протянул ему треугольник, свернутый из тетрадочного листа, – такие письма во время Великой Отечественной войны солдаты слали с фронта домой, – небольшие треугольнички со штампами военной цензуры стали легендарными, их ныне можно найти в любом краеведческом музее, более того, письма с фронта начали выпускать в увесистых книжных томах очень приличными тиражами, по телевидению идет популярная передача, начатая когда-то Константином Симоновым… Щемящая передача о письмах с фронта.

– Что письмо, что письмо… – Гужаев неожиданно заторопился, сделался косноязычным, начал проглатывать слова. – Письмо – это ерунда. Тебе самому надо появиться в Кабуле, а оттуда уже и домой махнуть… На тебе ведь крови нет?

Моргуненко медленно покачал головой.

– Нет. И в плен я попал без сознания. Ранен был… Ранение было несложное, в грудь, но крови потерял много. Не прикончили меня лишь потому, что заступилась одна пуштунка, чемпионка среди пуштунских племен по стрельбе из бура, на расстоянии трехсот метров попадает в спичечный коробок. Я ей приглянулся.

– Час от часу не легче. – Игорь усмехнулся неожиданно печально. – Но делать нечего – женись. Спасибо, что нас не сдал. А то бы заработал энную сумму в долларах, – он не сумел сдержать себя, – на сытую жизнь с молодой женой…

– Придержи язык, Игорь! Ты же знаешь, за это больно бьют по лицу. – Моргуненко стиснул кулак, хлопнул им по колену, поморщился.

– Прости, брат. – Гужаев остыл мгновенно. – Занесло меня… Зацепился штанами за угол дома.

Моргуненко разжал кулак.