Сталинградцы(Рассказы жителей о героической обороне)

Вскоре немецкая комендатура объявила, что всё население должно покинуть город. Кто не уходил — того выгоняли. Я ходить не могла. Глухонемая хозяйка положила меня на тележку и повезла. На окраине города, на Черноморской улице мы устроились в новой щели. Семь дней я пролежала. Это было самое тяжёлое время. В те дни немцы забирали всех мужчин на рытье окопов и блиндажей, устраивали облавы. Взят был и мой радист Виктор. Только я оправилась от ранения, встала на ноги, вылезла из щели, как меня схватили и погнали в Калач. Люди шли толпой — измученные, голодные, промокшие под дождём, с котомками за плечами, с малышами на руках. Мне удалось сбежать и вернуться в Сталинград. Через несколько дней я встретила Виктора, которому тоже удалось сбежать из лагеря. Прежде всего нам нужно было взять рацию, оставшуюся на старом месте, в центре города. Но вход в центр города был запрещен. Первая наша попытка пробраться туда не увенчалась успехом. При второй попытке Виктор проник в город, но, вернувшись, сказал, что ни квартиры его, ни рации не существует. В этом убедилась и я сама, когда пошла туда с ребёнком, сказав немцам, что иду взять хлеб, зарытый мною в землю. Хлеб там действительно был зарыт. На обратном пути немцы отобрали его у меня.

Трудно стало работать без рации. Чтобы передавать сведения, которые мы добывали, — а это были очень важные сведения, так как происходили большие передвижения немецких войск, — нашим ребятам не раз приходилось переходить через линию фронта. Для меня это было не под силу. Я могла ходить только опираясь на палочку. Поэтому днём я больше сидела в щели и переписывала листовки, призывавшие население не подчиняться немецким приказам об эвакуации, организовывать партизанские группы. Ночью я расклеивала эти листовки по городу и попутно резала телефонные провода.

Как-то, выйдя из щели, я услышала звуки патефона, доносившиеся из окна домика, в котором помещался какой-то немецкий штаб. Это был мой любимый этюд Рахманинова. Этот этюд часто играла моя подруга, учившаяся в консерватории. Летом, когда она приезжала из Москвы, мы с ней иногда проводили целые вечера у рояля. Она играла, а я слушала и» откровенно говоря, немного завидовала ей. Я тоже любила музыку, но в этом искусстве мне было далеко до неё, а уже начиная с восьмого класса школы, когда я вступила в комсомол, мне всюду хотелось быть первой. Раньше я была довольно застенчивой, робкой.

Этюд Рахманинова напомнил мне многое, чем я увлекалась, к чему стремилась. Я остановилась у окна и подумала: «Что эти скоты понимают в нашей русской музыке, как они смеют слушать её, когда мы, русские, так мучаемся!». Мне стало до слёз больно, и я горько заплакала. Два раза плакала я, работая в тылу у немцев; и оба раза оттого, что было обидно за себя и за наших людей.

Немцы увидели меня из окна, задержали и велели мне убрать их квартиру, затопить печи — они готовились к пирушке. Дрова были сырые, не загорались. Часовой показал мне полузарытый на дворе бачок с бензином. Я зачерпнула бензин кружкой, и тут у меня возникла мысль сжечь немцев. Сразу повеселев, я уже ни о чём больше не думала; ждала только, пока немцы соберутся и у них начнётся попойка. А когда немцы так перепились, что даже часовой, стоявший у дверей, валился с ног, я совсем развеселилась и чуть ли не на глазах у них стала расплескивать бензин по полу. Потом облила бензином выход из дома, подожгла его, закрыла дверь, перерезала провод и убежала в овраг. Там лежал разбитый самолёт. Два дня пряталась под ним. Убедившись, что все, находившиеся в подожжённом мною доме, сгорели, я вернулась в щель к своей хозяйке.

Всего, конечно, не расскажешь. Немцы ловили жителей, выходящих из своих ям, и выгоняли их в степь. Три раза мне приходилось покидать Сталинград. Когда меня в третий раз погнали в Калач, уже начались морозы. Раны на ногах воспалились, обуви не было, от неё тряпки остались. Я шла почти босиком и думала, что не вынесу мучений. Но гул родных орудий придал мне силы. Я опять сбежала и вернулась в Сталинград.

Спрятаться в Сталинграде было где, но мне надо было лечиться: рана на левой ноге начала гноиться, появилась опасность заражения крови. Поэтому ребята решили, что я должна перейти через линию фронта.