Когда началась бомбёжка, стала Черкасова хлеб населению на Мамаев курган возить. Один раз лошадь у них убило, а возчиков и Шуру оглушило. Начала я уговаривать её: «Ну, куда ты ходишь, хоть бы себя поберегла», а она мне в ответ: «Раз патриотки мы, значит так надо. Не будет меня — станешь матерью и моим».
В сентябре фронт со всех сторон подошёл к нашему посёлку на Мамаевом кургане. Из своих домов перешли мы в одну землянку.
Раньше на Мамаев курган со всего Сталинграда приезжали люди отдыхать; кругом нас — одна зелень. Заберутся люди на самый курган, на Волгу смотрят, песни поют. Хороший воздух у нас, и вода родниковая славилась. А теперь стало нам нечем дышать на Мамаевом кургане. Как начнётся стрельба, всё ходуном ходит, земля валится; не раз детям рты забивало. Прямо из окна моей кухоньки все бои на Мамаевом были видны. Страшно, а все-таки хоть одним глазом, а в окно посмотришь. Попал наш посёлок под перекрёстный огонь. Какие дома — в щепки, какие погорели. Кругом воронки. А надо вылезти из щели, так по-пластунски приходилось ползать. Бывало, как начнётся стрельба, детишки ко мне липнут, прижмутся; а потом стали привыкать. Но всё же как сильный огонь — сразу затихнут, личики у всех вытянутся. Только старшему моему сыну всё это было любопытно. Не сиделось ему на месте. Всё, бывало, норовит из щели вылезти. Не удержишь никак. Много беспокойства он мне доставлял.
Жила у нас на Мамаевом хорошая девчонка, Маруся Филиппова. Ее немецкий снайпер у самого колодца подстрелил. Так и перекинулась она, словно в воду смотрела. Страшно стало к колодцу ходить. Пробрались тогда Александра Максимовна и Вова до родника и воду от него пропустили овражком в ямку, вырытую недалеко от нашей щели.
От огня кругом жар неимоверный стоял. Мы все дверку, вход в нашу землянку, закрывали мокрыми ватными стеганками да разными тряпками, которые мочили в кадушке. Бывало, думаешь, если тебя пуля не заденет, так от дыма здесь задохнешься. А детей как жалко было! Боялась я из щели выйти. Сижу и думаю: «Неужели где-нибудь сейчас люди в полный рост ходят, солнце видят; долго ли нам ещё всё это терпеть?» А у подруги моей Черкасовой — другой характер был. Я с ней часто ругалась. Кругом стрельба идёт, а она в разрушенный дом заберется, уцелевшую печку растапливает. Я ей кричу — убьют тебя, а она все своё:
— Хоть и убьют, а хлеба я испеку.
Стала Черкасова по буграм лазить, раненых таскать. У одного раненого пришлось ей. зубами осколок вытаскивать — инструмента под руками не было, а осколок вытащить надо. После этого ввалилась она в землянку и упала — сердечный приступ. Только пришла в себя — снова, как одержимая, поползла к бугру. Там в это время бой шёл.
Бойцы, которые на Мамаевом кургане дрались, все советовали нам в другое место перейти. Решили мы спуститься вниз на трамвайную линию, ближе к мясокомбинату и к Волге.
Я детей к мосту перетаскивала, а Шура пошла в посёлок, коз разыскала, пилу-ножовочку с собой взяла, чтобы было чем подпилить, что потребуется, на новом месте.
За мостом все щели были уже разрушены. Страшно было в них входить. Нашли мы одну более подходящую, подпорочки поставили и устроились тут на жительство.
Стала Черкасова по соседним щелям ползать. Видит, раненый боец лежит, слова вымолвить не может, точно был он в глубоком обмороке. Шура достала пинцет, марганец, бинты (к тому времени у неё уже всё было) и меня позвала:
— Помогай, держи.
Потащили мы бойца к себе, обернули в простыню, а Вовку послали санитаров искать. Прошло немного времени, вернулся он с молоденькой сестрой. Была она такая встревоженная; как увидела бойца, бросилась к нему, как к родному брату. Видно, знала она его раньше, в щёку поцеловала. А он всё без памяти. Сестра говорит: «Надо его немедленно в санчасть доставить». И нас всё спрашивает, как мы живём, чем питаемся. Девочек на руки взяла, говорит — «детвора хорошая». Только вынесли раненого, как обстрел в нашу сторону начался. Козу убило и сестра упала. Ранило её. Александра Максимовна потащила бойца и сестру в сторону мясокомбината. Вернулась — на человека не похожа; вся в крови. Легла и сразу заснула.
Оказалось, что рядом с нашей щелью и другие гражданские живут. Не успели они в своё время за Волгу переправиться. Всё это были жители с Мамаева кургана: Мотя Карагодина, у неё на коленях раненый сын лежал, тетя Паша с переломленной ногой. Жили мы рядом, пять семейств, а потом все в одну щель забрались. Бывало, по очереди спали. Да и всё равно нельзя было ноги как следует вытянуть; лежишь, а ноги в стенку упираются. Для маленьких детей мы сделали подвесную полочку. А Вова мой, так тот на ступеньках у входа в щель спал.
Как-то слышу я шум, танки ползут. Я по звуку мотора сразу признала, что наши. Остановились танки у самой щели. Вошёл к нам командир, спрашивает про Вову:
— Чей мальчик?
— Мой, — ответила я.
— Пусти его, мать, проводить нас, — попросил меня командир.