Стали прибывать в Сталинград и эвакуированные, и раненые. Надо было всех гостеприимно встречать. Собрала я с нашей улицы двадцать женщин с ведрами и тряпками, всю школу мы за сутки вымыли. Потом стали ставить перегородки. Так и осталась я работать в госпитале, который занял школу. И раздатчицей пищи была, и температуру больным мерила. Работала я так же, как сотни и тысячи женщин, которые в войну ухаживали за ранеными. И муж мой, Иван Ерофеевич, тоже в каком-то госпитале лежал после ранения.
Летом 1942 года он вернулся домой. Нужно было ему несколько месяцев пожить дома, залечить раны; а чтобы без дела не сидеть, сторожем на бахчи поступил.
29 августа госпиталь, в котором я работала, погрузили на баржу. А я не хотела уезжать, не верила, что наш Сталинград немцы возьмут. Ну, а уж если бои будут поблизости, думала я, посмотрю, как воюют. Много я в жизни видела: и в людях жила, и на рыбных промыслах работала, грузчицей на ссыпном пункте была, на Камчатке побывала и в Мурманске. А вот войну только по рассказам знала. С детства любила слушать про войну и про отца, который погиб в германскую.
Теперь я на войну так нагляделась, что дальше некуда! Госпиталь эвакуировался, но мне всё равно некогда было дома сидеть; много разных заданий получала. Пришла как-то домой, гляжу, кастрюля с печи упала и обожгла девочке ноги, волдыри пошли. Навела я порядок, приложила марганцовку и опять детей заперла. Надо было возить с мельницы муку, раздавать населению. Под моей командой были возчики; в моем распоряжении был целый эшелон — 15 подвод.
Бывало немец бомбит, а мы на подводах свой маршрут совершаем.
Я как-то уверила себя, что со мной ничего не будет. Поэтому и не боялась. Муку возили до 14 сентября. В эти дни немец подошёл к центру города, и мельница прекратила работу.
Стала я больше дома бывать. А домик, в котором я жила — у самого Мамаева кургана. Всем известно, какие бои за Мамаев курган шли. Может быть, и нет на всей земле, где война прошла, такого второго места, где бы так долго дрались советские люди с врагом.
Несколько раз Мамаев курган переходил из рук в руки, но за всё время немцам не удалось полностью Мамаев курган занять и выйти в этом месте к Волге.
Наши домики к самой горе приткнулись. Кругом стрельба невероятная, снаряды мимо над головой пролетают. Вначале около нас была расположена позиция дальнобойной артиллерии, а потом пришли пехотинцы, заняли всё подножье кургана и узнали мы, что по сталинградским частям приказ отдан, чтобы ни на шаг не отступать и немцев к Волге не пускать.
Я каждый кустик на Мамаевом кургане знала. Негде нам было больше воду брать, как из родника. Вода из этого родника издавна на весь Сталинград славилась. Со мной всегда за водой одиннадцатилетний мальчик ходил, сын Долгополовой, Вова. Пошли мы с ним как-то в последних числах сентября за водой мимо оврага, в котором недавно рукопашный бой шёл, слышим стон. А было уже темно. Только в сумерки, да по ночам за водой ходили. Вова скатился в овраг. Я стала его ждать. Потом он приполз и говорит: «Тётя Шура, не поймешь, не то там наши раненые, не то немцы».
Вместе с мальчиком я поползла в овраг. Оказалось, на одном нашем раненом старшем лейтенанте лежал убитый немец. Когда мы подползли, старший лейтенант начал стрелять из нагана.
— Дядя, дядя, это свои, — зашептал Вова. Мы подползли к лейтенанту и освободили его от немца.
— Отколе вы взялись?
— Мы с Мамаева кургана, — сказал Вова.
Я нашла у лежавших рядом убитых бинты и стала перевязывать лейтенанта. Он был ранен в обе ноги. Слышим, идут сюда два немца.
— Отползите в сторону и ложитесь, — прошептал старший лейтенант.
Он пристрелил этих немцев, и мы потащили его в свою землянку.
Земляночка была врыта глубоко в землю. Набралось нас в ней до шестнадцати человек — всё жители Мамаева кургана.
Как-то вышла я из землянки, а тут какой-то политрук подвернулся. Как налетит на меня: «Что вы тут делаете, чего толкаетесь среди бойцов! Чтобы здесь и духу вашего не было», А потом зашел к нам в землянку и стал извиняться. Увидел, что среди нас не только дети да старухи, но и раненые бойцы, которые сами с Мамаева бугра сюда доползли.
Одних раненых из нашей землянки отправят — другие их место занимают.
Вспомнишь нашу землянку — ведь дышали одной пылью и порохом, словно на каком-то пожарище жили.
Я одна из землянки выходила, да Вовка Долгополов со мной. Стали меня бойцы называть Александрой Максимовной. И командиры приходят, советуются: «Скажите, как лучше пробраться нам на эту сопку?» Иногда приходилось не только словами объяснять, но и самой провожать бойцов.
Однажды, помню я, седьмая рота полка пошла в наступление. Мы с Вовкой на исходном рубеже провожали её. А утром прибежал к нам в землянку один лейтенант, весь взъерошенный, отдышаться не может, говорит: «Много там наших раненых».