Европа весной 1941 года мысленно хлопала в ладоши, представляя себе как её объединённая армия, в тысячу раз более сильная чем финская, обрушиться на азиатскую красную орду. И действительно, маломобильны войска Красной Армии, состоящие наполовину из ненадёжного местного населения, придвинутые к самой линии новой западной границы, оказались между молотом невиданной никогда ещё ранее в истории армии вторжения и наковальней враждебного населения, только что присоединённых к СССР новых территорий, повстанческих партизанских отрядов разного толка, и труднопроходимой местности Белоруссии и Бессарабии.
Радость германского Генерального штаба сухопутных сил и Вермахта, их нетерпение было очевидными. Это было похоже на то, как радовались древние римляне будущим рабам, видя толпы войска свирепых и буйных варваров, грозных на вид, лично отважных, но не имеющий сил сопротивляться порядку римской военной машины.
- Смотрите, ничейные рабы! - восклицали римские центурионы, - они должны быть наши!
Если перед необходимостью штурмовать чехословацкие укрепления в Судетских горах, защищаемые 30 чешскими дивизиями с первоклассными танками и самолётами в 1938 году, германские генералы думали сместить Гитлера, даже убить, потому что для слабого тогда Вермахта это было самоубийством, и только отказ Чехословакии от борьбы по указке правителей Англии и Франции спас Гитлеру жизнь, то летом 1941 года всё было иначе. Германский генералитет уже благоговел перед фюрером и ждал команды начать погром коммунистической страны, так как армия вторжения имела теперь не 50 дивизий, как перед атакой на Чехословакию, а 300. Предвкушая историческую победу, генералы примеряли маршальские погоны, а майора генеральские, они готовились вписать свои имена в исторический список великих воителей, наравне с именами Наполеона и Александра Македонского.
Политическое единство в стране коммунистов тоже вызвало оптимизм у врага. Опыт военного столкновения германских, итальянских и других европейских фашистов с коммунистами во время гражданской войны в Испании в 1936 - 1939 году между Испанской Республикой и мятежным генералом Франко, показал рыхлость коммунистического движения, порой смертельную вражду между его разными идеологическими направлениями. Троцкисты, крайне левые, ратующие за мировой террор и использование СССР как базу всеобщей мировой войны пролетариата с капиталом для построения глобального социалистического государства, порой открыто враждовали с коммунистами-центристами Ленина и Сталина, считающими возможным сосуществование коммунизма и капитализма в разных странах. И те и другие были против коммунистов крайне правых, считающих, что оба вида общественной жизни имеют право существовать на одинаковых правах в любом государстве. Этот правый путь, с небольшими поправками избрал для своей страны китайский коммунистический кормчий Мао Цзедун.
Взаимное проникновение глобального в малое и наоборот, так неразрывно действующих во всём вокруг, в самом веществе, составляющем мир, в самом времени и пространстве, распространяется на нас, как на часть общего. Даже спустя много лет мы все влияем на прошлое, оказывая воздействия на его последствия, среди которых мы и живём. Ни один из процессов, запущенных когда-то каким-то историческим событием или человеком не закончен, если его рассматривать из будущего и назад по шкале времени. Глядя на нас сегодняшних оттуда, из будущего, любые стародавние дела вместе с нашими сегодняшними делами продолжают представлять из себя цепь последовательных событий, дело только в удалении точки обзора. Именно поэтому никогда прошлое не может закончиться ни в нашем сознании, ни фактически.
Глава первая
НАТАША ИЗ ХАРЬКОВА
- Ой, девочки, как хорошо жить! - воскликнула молодая девушка с серым глазами, в тон быстро бегущих по голубому небу облаков, и схватилась длинными пальцами за свои пышные, золотые волосы, словно стараясь удержать ощущение счастья в хорошенькой головке, и не дать ему выскользнуть под яркое июньское солнце.
- Подожди, Наташка, жизнь будет ещё лучше! - отозвалась её подруга, высокая, с угольно-чёрными волосами девушка, большая грудь которой словно рвалась через кофточку навстречу взглядам молодых людей, идущих навстречу им по проспекту Ленина со стороны строительного института и Саржиного яра.
Перед мысленным взором девушки раскинулся современный, гудящий стройками, клаксонами машин, песнями из уличных радиоприемников Харьков, столица Советской Украины. Идущие разговоры о переносе столицы в Киев все считали досужими разговорами мещан, и даже происками белогвардейских недобитков и петлюровского старичья, потому что не гоже было Совету Народных комиссаров Украины оставлять без смысла центр индустриального взлёта страны, расцвета науки искусства, чтобы оказаться среди старых патриархальных улиц, под крестами затхлых церквей, среди холмов, оплаканных невольниками царизма и испорченных духом тысячелетнего стяжательства на пересечении днепровского торгового пути с северным путём с востока, через степи в Европу.