Сталинизм и война

Проявлением той же крайней растерянности было решение просить Гитлера о мире. Вопрос этот фигурировал еще на процессе Берии в 1953 г. Ему предъявили обвинение в том, что он вел переговоры с немцами, когда они находились под Москвой. От Жукова Павленко удалось узнать, что Берия действовал по поручению самого Сталина. На наш взгляд, в самом решении добиваться перемирия нельзя видеть нечто постыдное. Мир ради сохранения жизни народа — в цивилизованном обществе дело вполне нормальное. Но дело в том, что правитель вновь не мог оценить адекватно реальную ситуацию. Напрасно он вспоминал Брестский мир. Гитлер — это не Вильгельм И, над которым в 1918 г. нависла смертельная угроза с Запада; с натурой азартного игрока осенью 1941 г. «фюрер» чувствовал себя господином мира. Предложение СССР лишь усиливало крайнюю самоуверенность «фюрера» и подрывало позиции тех германских политиков и генералов, которые полагали, что после Смоленска Германия уже не сможет достичь своих целей военными средствами. Они предлагали вступить в мирные переговоры со Сталиным. Развитие пошло, однако, по иному пути. Второй Брестский мир, на этот раз в сталинском варианте, не состоялся.

Говоря о довольно длительном состоянии шока, в котором пребывало советское руководство, нельзя забывать о принятом в октябре 1941 г. решении сдать Москву, плане уничтожения ее важнейших объектов, фактическом начале осуществления этих планов. Пишут как о подвиге: Сталин остался в Москве и в октябре, и ноябре 1941 г. Напомним, что решение о его выезде в Куйбышев было принято, и он был готов покинуть Москву в любой момент, но и оставаясь в ней, он отнюдь не рисковал своей жизнью.

Вполне естественно встает вопрос, кто виноват в том, что противник напал внезапно и широко использовал это в своих интересах. С 1941 г. в литературе прослеживается стремление возложить всю ответственность на германский фашизм. Но внезапность немыслима без просчетов защищающейся стороны. Крах своей веры в фашизм и Гитлера Сталин долго не признавал. Лишь в обращении к народу 9 мая 1945 г. он заявит: «Зная волчью повадку немецких заправил, считающих договора и соглашения пустой бумажкой, мы не имеем основания верить им на слово». Воспользуемся этой метафорой. Умный скотовод никогда не сетует на волка — он знает его «повадки». Он делает крепкую ограду для скота, нанимает надежных пастухов, заводит собак, организует отстрелы хищников. Если б верховный пастырь советского народа поступил так, РККА не пустила бы зверей на территорию СССР, и не пришлось бы считать потери среди мирного населения и колоссальные разрушения.

Имея в виду обороняющуюся сторону, главным виновником внезапности необходимо считать Сталина. Обладая исключительной властью, он не только не разрешил военным выполнять элементарные требования уставов, но и категорически запретил это делать, установив над Вооруженными Силами мелочный контроль в первую очередь с помощью Берии и Мехлиса. Нельзя согласиться с мнением Симонова об «ответственности общества, нашей собственной ответственности». Она не может быть безликой; когда виноваты все, виноватых нет! Главную вину в преступных просчетах несут также Молотов и близкие советники «вождя».

Ответственность за внезапность сильно отягощается одним обстоятельством. Проблема первого удара стара, как сами войны, как литература о них. По мнению Жомини, после изобретения огнестрельного оружия производить внезапное нападение стало весьма затруднительно. Оно бывает возможным лишь в том случае, если армия забудет основные требования полевой службы, и ей самой придется выполнять роль передовых постов. Меры против внезапного нападения, подчеркивает историк, имеются в уставах всех армий (написано в 1837 г.). Их только надо в точности исполнять. «Кому нужен полководец, усыпляющий бдительность своей армии», — восклицал сам Сталин[223]. Эта мысль в 30-е гг. была отражена в советских армейских уставах, получила разработку в трудах ученых, в том числе и на опыте вермахта 1939–1941 гг., и даже на опыте самой Красной Армии, например, в боях у Хасана.