Сталинизм и война

Быков и ряд других авторов полагают, что помимо «безоглядной требовательности, нередко доходящей до слепой жестокости», «немаловажной обязанностью» политработников была «работа с массами», а также хранение («пуще глаза»?!) партийной документации. Эта концепция также слишком эмоциональна, чтобы отразить реальную жизнь. Жестокость была свойственна отнюдь не политаппарату и не комиссарам, главным образом. Она сопровождала режим Сталина и руководство им войной в особенности. Жестокое руководство осуществлялось в первую очередь через командиров. Быков прав, вспоминая «примитивные, импровизированные на ходу беседы и политинформации», рассчитанные, по опыту гражданской войны, на «полуграмотных красноармейцев», хотя бойцы 1941–1945 гг. были уже не те. Но зачем представлять эту тенденцию в виде господствующей и даже единственной? Можно ли сводить всю «работу с массами» к «агитации солдат бесстрашно отдать жизнь за Родину»? Да, такая агитация была в «Красной звезде», фронтовых газетах, даже в военной продукции многих тогдашних поэтов и прозаиков. К сожалению, Быкову не дано понять, что сам по себе призыв «умереть за Родину» в отрыве от задач РККА по уничтожению, пленению, изгнанию захватчиков носит не только нелепый, но и вредный характер. Разве задача была в том, чтобы «умереть» самому?

Среди политработников было немало некомпетентных чиновников, подменяющих живое дело, заботу о людях демагогией, не знающих порой, чем заняться. Повинны в этом далеко не всегда личные качества этих людей. Играло роль и другое. В ЦК ВКП(б) и ГЛАВПУ исходили из того, что комиссаром мог стать и не владеющий военной профессией. Но чисто профессиональную подготовку нельзя оторвать от идейного воспитания солдат и офицеров. Наличие комиссаров или заместителей по политчасти позволяло нерадивым командирам уклоняться от идейного воспитания, а слабая военная квалификация многих политработников в какой-то мере приводила к отрыву друг от друга обучение и воспитание. Нельзя представлять, что «преданность Сталину» воспитывали только политработники. В тех условиях и командиры едва ли могли отойти от этой «сверхзадачи».

Среди командиров со времен войны сохранилось и, очевидно, усилилась своеобразная иждивенческая психология. В наши дни ее выразил командир Таманской гвардейской мотострелковой дивизии В. Марченков. Свое несогласие с «деполитизацией» (выражение явно неудачно: армия — инструмент политики, нет армии вне политики), точнее с «ликвидацией корпуса политработников» генерал пытался обосновать, ссылаясь на физическую и духовную слабость многих призывников. «Работать с ними нелегко. И если сочетать нам, командирам, воспитательные и политические функции с командирскими, то мы просто не успеем осуществить главную задачу — укрепление боевой готовности и боевой подготовки». Вызывает, по меньшей мере, недоумение, как удалось автору отделить «командирские функции» от «воспитательных и политических». Из дальнейших его суждений следует, что и заботиться об устранении многих нарушений военной дисциплины он позволят политработникам. В этой связи им же он рекомендует познать обычаи и культуру народов Закавказья и Средней Азии, чьи сыны составляют около половины солдат. По существу то же мнение выразил в 1996 г. А. Лебедь: «…У солдат в Чечне нет никакой идеологии… Комиссаров нет… поддержать боевой дух некому». Не отражает ли эта позиция плачевный итог сталинской политики в области управления Вооруженными Силами?