Сталинизм и война

Сталинизм, что особенно важно для изучаемой темы, означает отказ от научной методологии обществоведения вообще и историографии в частности; лишение ее главной социальной функции: изучать опыт прошлого, извлекать уроки. При сталинизме она в значительной мере становится служанкой пропаганды, лишенной научной основы. Наконец, сталинизм — это своеобразный метод руководства войной.

2

Суждения советских обществоведов об истоках сталинизма также весьма различны. Некоторые авторы выводят сталинизм из отсталости России, по существу, повторяют известный тезис видного меньшевика Н. Суханова[38] о том, что Россия не достигла такого развития производительных сил, при котором возможен социализм; пишут о малочисленности пролетариата, бюрократизме, низкой культуре в России. Большевики, иронизирует Ю. Поляков, в 1917 г. разбили яйца, но оказалось, что нет ни сковороды, ни плиты. Яичницы не получилось. В этом анекдоте — давняя мысль противников Октябрьской революции об отсутствии в России условий для перехода к новому строю. Нынешние критики, в течение десятилетий пребывавшие в железных объятиях сталинистской историографии, не лучше своих давних предшественников знакомы с предметом спора. В этом, как и во многих других случаях, оппоненты явно недооценивают роль личности, роль политической власти. Если Сталину и его группе удалось создать и сохранять в течение десятилетий систему, которая грубо противоречила экономическим законам развития цивилизации, то на каком основании ныне могут отвергать правомерность ленинского прогноза, высказанного, в частности, в письме к Суханову — построение действительного социализма при опоре на Советскую власть и иные вполне реальные факторы? Тем более что Ленин и его единомышленники не стремились немедленно перейти к новому строю. Разве не проходит красной нитью через ленинские труды мысль о постепенном характере всех преобразований[39].

Большевики задолго до Октября предвидели неизбежность революции, поскольку высший класс России не собирался поступиться своими привилегиями и освободить дорогу для прогрессивного ее развития. Но они не намеревались начинать революцию с социалистических преобразований. Те, кто рассказывает ныне о несостоявшейся «яичнице», исходя из сталинского тезиса о «введении» социализма как «непосредственной» задаче Октября. Как известно, Ленин отвергал такую установку уже в Апрельских тезисах 1917 г. Октябрьская революция, в первую очередь, решала общедемократические задачи, не реализованные февралем: мир, свобода, земля. Октябрь установил вначале не диктатуру пролетариата, а власть рабочих и крестьян. Эти события, отразившие чаяния народа и совершенные при его активнейшем участии, никак нельзя считать переворотом «кучки заговорщиков». Ставшие доступными архивные документы вновь подтверждают, что революция явилась результатом народного возмущения, массового движения рабочих и крестьян. Еще в январе 1918 г. как отмечалось А. Бутенко, председатель Учредительного собрания эсер В. Чернов заявил о «мощной тяге народов России к социализму». Это необходимо учитывать, решая вопрос о том, совершили ли большевики ошибки, предприняв красногвардейскую атаку на капитал. Все это надо еще изучать. Ленин превосходно понимал «отсталость» российского социализма от западного. Эту мысль повторит позднее Н. Бухарин. Непосредственно с этим связаны суждения Ленина о том, что в России легче было установить диктатуру пролетариата, но будет труднее развивать революцию. В этом свете, по меньшей мере, ошибочно представлять Ленина и его сторонников наивными людьми, которые лишь в ходе событий стали открывать для себя особенности страны.

Кстати, в последние годы что только не написано в СССР по поводу российской и русской национальной специфики, будто бы предопределившей и возникновение сталинизма, и вообще ход истории. Естественно, каждая страна, каждый народ суть неповторимые явления. Но тема эта не только чрезвычайно деликатна, но и необычно сложна, и менее других изучена. В этом случае особенно недопустимы любые безответственные суждения. Пишут, как об установленном факте, о «неистребимой тяге русских к концентрации власти», роковой склонности их к рабству. Пишут о «легковерии российского человека». В действительности в этом можно упрекнуть любой народ. Даже англичане, которые в течение столетий не знали тиранов, «легковерно» позволяли втянуть себя, например, в «ненужные» вторую мировою войну, а затем и «холодную войну». Не выдерживает критики тезис: «Никто и никогда в истории человечества не был так порабощен мифами, как наш народ в XX веке». А кто изучал степень такого порабощения других народов?