«Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мной под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей. Сталин позволил вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию (речь идет о Зиновьеве), как к более близким товарищам В. И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности.
Как только Каменев и Зиновьев получили это послание, они тут же проинформировали обо всем Троцкого и Бухарина. Стали советоваться, что делать дальше. Сталина они считали выскочкой и недоучившимся семинаристом и ненавидели. Однако ничего не могли с ним поделать, поскольку его поддерживал Ленин. Сейчас появилась возможность лишить Сталина этой поддержки. Зиновьев вызвался показать письмо Надежды Константиновны Ленину. Троцкий отклонил такой вариант и предложил свой.
— Пусть Крупская, — сказал он, — сама все расскажет Ильичу.
Взвесили все «за» и «против» и ничего лучшего не придумали. Во-первых, они будут в стороне от этой истории и их никто ни в чем не заподозрит, а во-вторых, Крупская, кроме того, что уже написала в своих письмах, может многое добавить и чисто по-женски пустить слезу… как жена. Это будет то, что надо.
Замысел заговорщиков оказался убийственно правильным, и надежды их полностью оправдались. Вскоре Сталин получает гневное письмо от Владимира Ильича:
«Товарищу Сталину.
Копия: Каменеву и Зиновьеву.
Уважаемый товарищ Сталин!
Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделано против моей жены, я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.
Сталин извинился. Но интрига против него была завязана. Хотела того Крупская или нет, но именно ее имя явилось ключевым в той игре. И то, что Ленин в своем добавлении к письму употребил фразу «Сталин слишком груб…» и ставил вопрос обдумать способ перемещения его, Сталина, с поста Генсека на другую должность — ее работа и ее заслуга.
Так, совершенно на бытовой почве, была построена большая политика заговорщиков. Сталин чувствует, что его пытаются загнать в угол. Он понимает, что, несмотря на его извинения, Ленин на него затаил обиду. Сталин знает и то, что масла в огонь будут подливать Каменев, Зиновьев и их единомышленники. Они будут пытаться манипулировать больным Ильичем с тем, чтобы правдами и неправдами убрать Сталина с поста Генсека. А когда место освободится, его займет Троцкий. Других реальных претендентов нет. Однако Владимир Ильич слишком хорошо знает, на что способен Лев Давыдович. Весь период с 1904 года до Февральской революции 1917 года Троцкий вертелся все вокруг да около меньшевиков, ведя отчаянную борьбу против Ленина. За время от Октябрьской революции до 1922 года Троцкий, находясь уже в партии большевиков, успел произвести две грандиозные вылазки против Ленина и партии: в 1918 году — по вопросу о Брестском мире и в 1921 году — по вопросу о профсоюзах. Были у него и другие «проколы». С такой биографией невозможно рассчитывать на доверие Ленина.
«Впрочем, — думал Сталин, — чем черт не шутит. Троцкий скользкий человек, прекрасный оратор, большой демагог, и у него немало сторонников, таких, как Каменев и Зиновьев. И он вполне может стать Генсеком. А это будет катастрофа».
Борьба за власть