Сталинка(СИ)

- Упасёт, если я тебя спасу. А это будет только в том разе, если перестанешь юлить и начнёшь всё излагать обстоятельно!

- Так я что? Я и говорю, что брат её Семёныч больно на руку не чист! В дом к себе впускать опасаюсь!

- Ну, теперь не волнуйся, в твою камеру не попадёт!

- Как же, что же... за что же в камеру? Я же как на духу...

- Вот и давай как на духу. Слушаю.

- До этого случая Федота долго не было. Я уж думал, укоротил Бог его век, но он объявился самым неожиданным вывертом. Приехал в кожаной тужурке с маузером на ремне и полной телегой всякого добра. Там и детские, и женские одёжки. Чьи? - спрашиваю. А он:

- Твоё какое собачье дело! Умолкни! Не то зарою в твоём же нужнике и объявлю, что сбежал контра!

А я думаю: "Нужник у нас глыбкий... на три семьи рассчитан".

- Это к делу не относится. Давай по существу, - веду допрос, не отступаю.

- Как же не относится? Как пить дать утопил бы в нужнике. У него рука не дрогнет!

Левин трясся и уверял, что принял бы смерть в нужнике, ослушайся Федота. А Федот попрятал вещи на чердаке в доме, ружьё завернул в тряпицу и зарыл в погребе. Сам же уехал в город и долгое время не показывался.

Однако странные вещи иногда происходят в жизни. Э...э, вы обратите внимание на обстоятельства гибели Левина, потом, в финале, так сказать.

Рассказывал Бобыкин эмоционально: подыгрывая своим словам мимикой и жестами.

- Вам бы в театр, актёром, Феофан Савельевич, - слушать его действительно было интересно. И отчасти это делало рассказ не столь трагичным, чего, правду говоря, опасался Михаил.

- А я и играют в театре. В самодеятельном, правда. Дома-то одному... вечерами... помер бы давно. Так вот, не сбивайте, пожалуйста, с мысли...

Значит, тут мой подследственный так заскулил, так закрутился, утверждая, что ему и так, и так смертушка пришла, потому как по глупости лишку сболтнул, а ежели и далее язык за зубами не удержит, то и до завтра не доживёт! Меня такой поворот дел сильно удивил. Что может с ним приключиться в камере, куда доступ имеют только работники ОГПУ? До полночи я с ним бился, но выяснил, что этот самый его родственник Федот Семёныч Кокорин устроился работать как раз в ОГПУ. Времена были смутные, всё могло быть. Но мог этот Кокорин и наврать своему родственнику, чтобы припугнуть. А если нет, то выходило, что в наши ряды самый настоящий бандит и убийца затесался! Посадил мужика в одиночку, дежурному велел строго-настрого никого к нему не допускать. Да и не осталось никого к тому времени в отделе. Ночь, темень, домой на другой конец города тащиться, прилёг в кабинете. Молодой, спать мог в любом положении, ни то что теперь, на мягкой постели не спится. Простите, отклонился от темы. Так вот, ночью слышу, вроде голоса в дежурке, а сон меня так разморил, что слышать, слышу, а окончательно проснуться не могу. Но грохнул выстрел, и тут уж я как пружина подскочил.

Арестант в камере закрыт. Кроме дежурного в отделе никого. Но ведь стреляли! Я дверь тихонько отомкнул, приподнял чуток, чтоб петли не скрипнули, и выглянул аккуратненько. А там дежурный на полу распластан и человек в кожанке у него по карманам шарит. Я с дуру возьми да крикни: "Стой! Руки вверх!" А в ответ выстрел! Стрелял, гад, на голос, умел и любил это дело, как потом выяснилось. Метку его на теле с тех пор ношу. Тут уж мне ничего не оставалось, как стрелять на поражение. Однако старался по ногам, живой, гад, нужен. Так что у него две моих метки тоже остались. Вызвал по телефону врача и оперативников. Однако помочь нашему дежурному было невозможно. Выстрел этот гад произвёл в упор. Дежурный подпустил его близко, потому что видел перед собой милиционера. Ещё до приезда ребят и врача, я обыскал стрелка, при нём было Удостоверение личности работника ОГПУ на имя Ивана Ильича Евдокимова. Евдокимова перевязали и, сказав, что жив будет, врач уехал. Ранения и у меня, и у него неопасные оказались. А вот деть его было некуда, кроме как посадить пока в одну камеру с моим задержанным Левиным. Только Евдокимов сделал шаг в дверь камеры, как Левин затрясся весь, с виду даже сменился, побледнел, в самый угол забился. Мне показалось, будто он умом тронулся, заговариваться начал. Сидит в углу и скулит:

- Не убий Семёныч, Христа ради прошу! Ничегошеньки - то я про тебя не рассказал.

А потом подполз ко мне:

- А говорили, что он со мной в одну камеру не попадё-ё-ёть... - и чуть не плачет. Какой бы не был, но мужик всё-таки! И чтобы так! Тут Евдокимов возмутился:

- Вы что меня с сумасшедшим... в одну камеру?! Меня, офицера ОГПУ? Вы ещё разберитесь, может этот ваш дежурный предатель трудового народа!

Но я-то того дежурного не первый год знал! Надёжный мужик был. А этот Евдокимов убил его, как раз плюнул. Тот даже пистолет из кобуры не вынул! Теперь ещё грязью поливает. За что? К чему? А Евдокимов, тем временем, пристально так на Левина посмотрел. Видел я как-то на картинке: удав, собираясь лягушку заглотить, смотрит на неё, так вот Евдокимов на Левина именно так и смотрел. Нутром чувствую, что-то не так. Но что?