Сталинка(СИ)

- Хорошо. Я расскажу всё, что помню. А уж ты решай сам - как быть? Только Миша, последние слова деда были, что главное - детей сберечь. Вот и моя мама, ваша бабушка, нас берегла, а я за вас опасаюсь.

- Мама!

- Садись, рассказывать долго.

Она какое-то время молчала, потом заговорила тихо, будто вслушиваясь в далёкое прошлое. А он, то вставал и ходил по комнате из угла в угол, то сидел напротив, держа в своих ладонях руки матери. Иногда она замолкала, пила воду. Михаил пытался накапать корвалола в рюмку, остановила рукой.

- Не перебивай... Это... это было на Покров день. Помню, листья с деревьев уже облетели, а снег ещё не выпал. Да, точно. Проснулась и сразу к окну: вот-вот ждали снег! Должна бы радоваться, а я видела чёрную землю и плетями повисшие голые ветви плакучей берёзы. Младшая сестра тоже прильнула к стеклу. Мне тогда десять исполнилось, значит шёл тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Считай, чуть ни полвека прошло, а помню, будто вчера было.

На столе накрыли чай. И только собрались садиться, в дверь громко постучали. Прибежала соседка, сказала, что в правление ночью приехали человек десять вооруженных людей. С раннего утра по дворам идут, выгребают всё, что им вздумается. Взамен какую-то бумажку выдают, мол, для пользы государства реквизируют, а не грабят. Бандитам не до бумажек. Значит точно - власть. А времена тогда были... да ты и сам знаешь какие.

- Знаю, мама, знаю. И пишут, и показывают по телевизору.

- Артисты в кино снимутся и домой, на отдых все: кто раненных и кто убитых играл. А в жизни убитых хоронят, раненные кровью обливаются, болью захлёбываются.

- Мама, при чём здесь кино? Давай про деда.

- Да, так вот, соседка рассказывала, что уже две подводы чужого добра нагрузили. Скоро и до нас доберутся. Бедных дворов в Корсаково не было. К поселению тайга близко подходит. Края богатые. Так что в любой дом заходи - есть чем поживиться. Отец снял со стены ружьё, подержал в руках, поставил в простенок и вышел за дверь. Против власти с оружием - себе дороже. Пошёл узнать, чья власть пришла? Менялись то белые, то красные, то ещё какие. Я видела в окно, как к нему присоединился сосед, потом ещё один, и они направились вдоль улицы. Всё-таки трое - не один.

Мы с сестрой на ларе у дверей пристроились. Ждали, вот-вот отец вернётся. И тут как в дверь бухнут раз, другой и валились в дом три мужика. Один огромный в кожанке. Следом за ним не так уверенно, ещё двое. Отвратительный кислый запах с собой принесли. И с порога вместо здравствуйте:

- Ну что, Семёныч, начинай реквизицию. А ты Пётр Андреевич, пока бумагу этой дамочке выдай. Да укажи, что заодно проводим обыск, поскольку муж этой дамочки является организатором контрреволюционного мятежа в Корсаково, - командовал самый мелкий из них и хлипкий мужичок. Командовал, а сам с опаской на этого самого Семёныча оглядывался. А Семёныч первым делом нас с сестрой с ларя согнал и давай выгребать всё, что там было. А мама то к одному кинется, то к другому, говорила, что нет у нас тут никакого мятежа и быть не может.

- Твой муж и его подельники задержаны. Вечером допросим и определимся со степенью вины, в соответствии с данными нам чрезвычайными полномочиями. А ты, дамочка, вижу тоже контрреволюционно настроенная? Как думаешь, Семёныч, не задержать ли и её? Детей в приют определим, а то растут как буржуйские выкормыши!

А Семёныч хозяйничал будто у себя дома. И уже связывал в тугой узел собранную тёплую одежду:

- Мужик-то он как, он ить и бежать может при задержании, тут уж поневоле придётся оружие применить. А этих соплюх... - поскрёб пятернёй затылок, - им ведь на телеге место надо, а его и так в обрез, - кивнул на объёмный узел. - Раз заговор раскрылся, придётся всё Корсаково обыскивать и... реквизицию производить, - и поволок узел из дома.

Вечером ветер дул холодный, порывистый. Мы пришли к правлению. На крыльце человек с ружьём. Только мама на крыльцо ступила, он затвором лязгнул. Стоять пришлось долго, видели как на крыльцо вытолкнули двух человек, это были соседи. За ними двое с берданками. За углом дома раздались выстрелы и буквально через несколько минут вернулись двое с оружием. Один из них тот самый Семёныч. Мать кинулась к нему. Выслушал её, кивнул:

- Говоришь, возместить желаешь, оказать содействие трудовому народу, в обмен, значит, на жизнь твоего мужа? Передам твою просьбу, рассмотрим, рассмотрим...

И мы опять стояли. От холода и страха за отца тряслось всё внутри. И тут на крыльцо Семёныч вышел:

- Ну, что, рассмотрели мы дело Грунько... И вынесли отдельно, персонально так сказать, решение.

Я держала маму за руку, почувствовала, как она вздрогнула. А он достал из-за пазухи бумажку, чертыхнулся, выплевывая догоревшую до губ самокрутку, потряс этой бумажкой в воздухе: