Сталинская культура: скромное обаяние антисемитизма

Если все же вспомнить о реальности, то мне, одесситу, не забыть, как все годы учебы в школе и университете нас буквально заставляли покупать билеты в Украинский театр «в нагрузку». В отличие от всех других театров города (и это уже в 1970–е годы!) Одесский украинский театр стоял практически пустым. Так что, кроме школьников и студентов, в полупустом зале обычно не было никого. Естественно, что театр существовал за счет дотаций, что являлось абсолютно нормальной практикой для поддержания «украинской культуры» в абсолютно неукраинском городе, тогда как еврейская культура в том же городе (где накануне революции евреи составляли более трети населения, а украинцы — лишь 5%) «не находила широкого интереса».

Насколько абсурдным было обоснование политических акций на уровне ЦК, настолько же абсурдным было обоснование полицейских акций на уровне МГБ. Показателен такой документ, как секретное сообщение об аресте группы еврейских писателей в Одессе. Оказывается, они «вначале принимали активное участие в организации националистических сборищ под видом литературных вечеров и собраний в Херсоне, Одессе, на которых выступали со своими произведениями и речами в националистическом духе, a в дальнейшем, будучи писателями, стали ориентироваться на западноевропейскую и американскую «культуру», всячески популяризируя американскую буржуазную литературу и печать». Один из арестованных, некто Вайнерман, «в виде художественных очерков систематически направлял в ЕАК информацию о колхозном строительстве и промышленности г. Одессы и Одесской области» (с. 247). Итак, еврейские писатели арестованы за то, что устраивали «литературные вечера», квалифицируемые как «сборища», а также писали «в националистическом духе» (т. е. попросту на своем языке). Уголовно наказуемой оказывается даже литературная «ориентация». Задним числом криминализуется сотрудничество с такой вполне официальной организацией, как ЕАК, причем очеркисту инкриминируется то, что в его очерках содержится «информация о колхозном строительстве и промышленности», как будто можно писать очерки, не содержащие информации.

Как замечает Костырченко, «борьба сталинского режима с так называемыми еврейскими буржуазными националистами и безродными космополитами была замешана на лицемерии и коварстве. Если одних он преследовал за приверженность национально–религиозной традиции, родной культуре и языку, то других — как раз за обратное: за стремление отказаться от своего национального лица и раствориться «в мировом всечеловеческом единстве народов». Пропагандистское развенчание «безродного космополитизма» не просто совпало с проводившимися параллельно арестами еврейских писателей и общественных деятелей. То были две стороны одной и той же медали. Аверс — шумная кампания, бичующая оторвавшихся от родной почвы «антипатриотов», — находился в центре всеобщего внимания и как бы прикрывал, прежде всего от мировой общественности, реверс — негласную репрессивную акцию пo уничтожению носителей еврейской культуры»[4].

По утверждению Костырченко, протесты уволенных «по пятому пункту», общественное противодействие и политические соображения во время войны не позволили Сталину пойти на «широкие антиеврейские действия», что привело бы к наихудшему развитию событий — «легализации скрытого аппаратного антисемитизма и слиянию его в едином мутном потоке со стихийной юдофобией масс» (с. 7). Иное дело — послевоенная эпоха с наступившей холодной войной, противостоянием вчерашним союзникам, идеологическими кампаниями, требовавшими непременного внутреннего врага, усилившейся паранойей вождя, везде усматривавшего международный заговор и готовившего новую масштабную чистку высших эшелонов власти по примеру второй половины 1930–х гг.