Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944

Но все же брутальность, вызванная нацизмом, была чем-то выдающимся и для Германии. В 1918 г. кайзеровская армия, оккупировавшая Украину, не использовала массовый террор против гражданского населения в качестве планомерной политики, организовала широкое взаимодействие с местным городским и сельским самоуправлением, и в целом сумела ликвидировать партизанскую угрозу[343]. На сознание жителей оккупированной территории СССР произвел впечатление, в частности, Холокост. Характерные настроения уловил начальник жандармерии округа Брест-Литовск в конце 1942 г.: «В последнее время отмечается определенное волнение украинского и польского населения. Среди жителей циркулирует слух, что после еврейской акции будут расстреляны сперва русские, потом поляки, а затем и украинцы»[344].

Возможно, еще больше ужаснуло население Восточной Европы и обращение нацистов с военнопленными. В Первую мировую войну, призванные на фронт из нищего села крестьяне — солдаты Русской армии, не стремясь погибать за «царя-батюшку», продолжавшего вплоть до 1917 г. поддерживать дворян-помещиков, массами[345] сдавались в плен[346]. За 1914–1915 гг. Русская армия потеряла 300 тыс. убитыми и 1,5 млн пленными и пропавшими без вести[347]. Обращение с ними было более или менее сносным, и, хотя страны Четвертного союза в 1915–1918 гг. испытывали острейшие проблемы с продовольствием, в годы Первой мировой войны в немецком плену выжило 95 % российских пленных. Благодаря человечности в отношении к бывшим врагам страны Четвертного союза добились важного тактического успеха: никакой массовой партизанской борьбы в западных регионах Российской империи не было, да и сама империя исчезла на третий год войны.

Два с половиной миллиона бывших пленных в 1918–1920 гг. вернулись домой и рассказали своим родственникам и односельчанам, что на фронте можно погибнуть, а вот в плену у немцев — выживают[348]. Поэтому несмотря на репрессии, прямо или косвенно угрожавшие родственникам «предателей», в начале советско-германской войны красноармейцы встречали Вермахт открытой ладонью, даже двумя сразу. Народ не испытывал никакого воодушевления от необходимости проливать кровь за колхозы и ГУЛАГ. В 1941 г. Вермахт захватил 3,5 млн пленных. Кроме того, за первые полгода войны НКВД было задержано 711 тыс. дезертиров из Красной армии и 72 тыс. уклонистов от военной службы[349], причем множество таковых было не учтено на стремительно оставляемых советами территориях. Только крестьянам неоткуда было знать о том, насколько сильно у германцев за прошедшее межвоенное двадцатилетие изменилось начальство. Большинство плененных в 1941 г. немцы уморили голодом и холодом зимой 1941/42 г. Начальник диверсионной службы Вермахта на южном участке советско-германского фронта Теодор Оберлендер уже 28 октября 1941 г. писал о том, что на территории Украины немецкая армия быстро теряет симпатию местных жителей: «Расстрелы непосредственно в селах и больших населенных пунктах обессиленных пленных, после чего их трупы оставлялись на дорогах — этих фактов население понять не может…»[350]

По словам английского исследователя Александра Даллина, была еще одна причина, сделавшая возможным развитие советской диверсионной борьбы: немцы «так безоглядно вели себя с мирным населением, что все больше людей предпочитало опасности партизанской борьбы “мирной” жизни под немецким господством»[351]. Третий рейх с помощью военной силы смог пошатнуть сталинский СССР, но из-за национал-социалистической брутальности и свойственной расистам недалекости (выражавшейся, в частности, в политической близорукости), «глиняный колосс» устоял.

Любопытно сравнить нацистские методы правления и антипар-тизанской борьбы с режимом, установленным на территории юговосточной Украины властями королевской Румынии, где у власти находились националисты. У ряда авторов присутствует едва ли не презрительное отношение к участию Румынии во Второй мировой войне. Возможно, что это вызвано неосознанной установкой, имеющей давние ментально-исторические причины. Безвестный бандеро-вец в «аналитическом» отчете характеризовал стиль правления румынских властей в 1940-х гг. как нелепый: «Кто не жил ни одного месяца в Румынии — тот никогда не сможет, хотя бы приблизительно, представить себе, что такое “Румыния” и “румыны”… У нас, украинцев, для них есть определение “цыгане” и “мамалыжники”. Я уверен, что это слишком сильные для румын комплименты… И этот “румын” пробивается во всем: в науке, политике, армии, прессе, ежедневной жизни и т. п… И поэтому характеризовать румынскую политику, в частности, теперешнюю, чрезвычайно сложно. Она и такая, и сякая, и все, и ничего. Найти в ней какую-то линию сложно. Она типично “румынская”… То, что делают румыны, нельзя назвать политикой — в лучшем случае глупой “румынской политикой”»[352]. Отвергая националистические стереотипы, можно отметить, что в отношении анти-партизанской борьбы румыны смогли добиться успехов больших, чем немцы.