Коварный враг часто и неожиданно напоминал о себе, своеобразно поддерживая этим нашу бдительность и боеготовность. Однажды, выполняя облет самолета над аэродромом, я почему-то вдруг оглянулся вправо назад: рядом, в хвосте, метрах в тридцати, вращалась спираль на белом коке 109-го! Нога, ручка, резкий маневр! «Мессер» проскочил и ушел, не делая повторных атак… Уверен, что его кинофотопулемет надежно зафиксировал мое «сбитие». После посадки в хвостовой части моего Ла-5 оказалось несколько пробоин. С земли об атаке меня никто не предупредил. Значит, надейся прежде всего на себя!
Да, вновь и вновь убеждаешься, что здесь, на фронте, каждый вылет дает что-то новое, поучительное. В этом, очевидно, и состоит главное отличие действий фронтового летчика от службы летчика-инструктора в летной школе в тылу, где каждый полет повторяет предыдущие и вся такая нужная работа подчас превращается в рутинную, нудную.
…Полеты на разведку, да и другие полеты, я выполнял уже ведущим. А 24 июня в коротком воздушном бою с несколькими истребителями противника в 20–25 километрах восточнее города Чугуева, на высоте 2–3 километра, я удачно атаковал и сбил Me-109, который после попадания моей очереди по левому крылу и фюзеляжу выполнил переворот и из пикирования не вышел. В конце июня и первых числах июля наш 5-й
Относительно настроения летчиков полка — а было нас около тридцати человек — можно сказать только одно — все, без исключения, стремились быстрее оказаться в бою. Включая молодых, которые только-только прибыли в полк. Они часто надоедали командирам:
— Когда мы полетим?! Почему нас не берут?!
В полку нас, обстрелянных летчиков, было процентов 50–60, остальные — молодежь. Почти все они погибли… Конечно, им ставилась поначалу задача: не терять своего ведущего, атаковать только по его команде. Но уже через пару дней они оказывались в такой рубке, где невозможен был «щадящий режим»… «Плохая им досталась доля» — в ходе Курской битвы невозможно было постепенно вырастить молодого летчика, шаг за шагом воспитать из него искушенного воздушного бойца.
На рассвете 5 июля мы услышали далекий, необычный, все нараставший гул, превратившийся в грохот артиллерии. Одновременно в воздухе появились большие группы наших самолетов. В этих массированных налетах участвовал и наш полк. Накануне всем трем эскадрильям полка была поставлена одна боевая задача: участвовать в массированном ударе нашей авиации по важнейшим аэродромам, на которых базировались самолеты противника, — Рогань, Основа, Барвенково; позже прикрывать от ударов вражеской авиации наши войска и переправы через реку Северский Донец. Первый полет нашей 2-й авиаэскадрильи — на Барвенково, две другие эскадрильи наносят удар по аэродромам Рогань и Основа. Но, видно, нас уже ждали, в воздухе завязались ожесточенные воздушные бои. Запомнились армады фашистских бомбардировщиков, их массированные налеты большими группами под прикрытием десятков истребителей. Резко возросло и количество наших самолетов в воздухе.
В первых же вылетах, ранним утром 5 июля, мы увидели, что на передовой все в огне. К концу первого дня битвы и в начале второго запах пороха был ощутим даже на высоте 2–3 тысяч метров. Летали мы тогда с открытым фонарем, в кабинах было очень жарко, да и чувствовали себя как-то уверенней, чем с закрытым колпаком, в тишине. Связь оставалась несовершенной, передатчики имели только командиры. В наушниках — треск, слышимость неважная…
Помню, наша эскадрилья успела сбросить бомбы на неприятельский аэродром и сразу переключилась на бои с «мессерами», запланированной штурмовки не получилось. И откуда появилось такое количество вражеских истребителей?!
Это было начало Курской битвы. Да, не потеряет смысл никогда старая, мудрая истина: никакая ученость не может заменить опыт!
В первые дни резко увеличилось количество боевых вылетов. Так, 7 июля я выполнил пять боевых вылетов, среди них и на перехват, и на разведку аэродромов в районе Харькова, и на штурмовку аэродрома Задонецкий, и на сопровождение штурмовиков Ил-2.