Сталинские соколы

Обнаружив летное поле, которое я принял за аэродром Лаппеенрантая, я снизился и был крайне удивлен, когда по мне открыли огонь с земли. Финны не могли перепутать самолеты, здесь что-то не так. Набрав высоту, и увидев воду залива, я понял, что нахожусь южнее, и уже пересек границу. Если бы на перехват поднялся советский истребитель, я, лишенный огня пулеметов, стал бы легкой добычей, но страха не было, не было пока и угрызений совести, наоборот, я чувствовал возбуждение, как при удачной охоте или неком успешном поступке. Увидав одинокий Брюстер, я пристроился, и мы взяли курс на свой аэродром.

К этому времени многие летчики уже сели. Атака была успешно отбита, и мы подсчитывали результаты, как минимум три бомбардировщика были сбиты истребителями первого отряда, кроме меня отличился лейтенант Сарванто. У пилотов, вылетевших на Харрикейнах, не все прошло гладко. двое летчиков были сбиты, еще один, получив пулевое ранение в руку, сел на вынужденную. Брюстеры вернулись без потерь, заявив о множестве сбитых СБ. Судя по всему «американец» показал себя лучшим бойцом чем «англичанин». Меня поздравляли с победой в числе других отличившихся. Возможно, до первого реального боя командиры испытывали к моей персоне некое недоверие, теперь развеявшееся полностью, как туман над озером в солнечную погоду. Пулеметы Харрикейна работали, но несколько пуль попали в двигатель, и его пришлось снять для осмотра и ремонта.

День не обошелся одним вылетом. Приблизительно в четыре часа после полудня нас опять подняли по тревоге служб воздушного наблюдения, сообщавших о русских самолетах направляющихся к нашему аэродрому. Мой Харрикейн поставили на ремонт, и в этот раз я, включенный в состав третьего отряда лейтенанта Кархунена, мог испытать заявленные преимущества Б-239. Теперь СБ, давеча поплатившиеся за самонадеянность, в районе советско-финской границы сопровождались несколькими парами И-16, также несущих бомбовую нагрузку. Отсечением «ишачков» и занялась четверка наших В-239. Лейтенант Кархунен возглавлял первую пару, моим ведущим был прапорщик «папа Викки». Он блестяще пилотировал самолет, позволяя мне не только прикрывать его хвост с хорошо заметным тактическим номером «376», но и самому активно участвовать в воздушном бою. Финская тактика оказалась на высоте. В результате карусели, описать подробности которой я не в состоянии, так как бой был захватывающим и напряженным, четыре советских истребителя оказались поверженными, и только одна из наших машин, пилотируемая ведомым командира, получила повреждения, заставившие его сесть на вынужденную.

Мои успехи были ошеломляющими, еще бы, я лично сбил два самолета – больше остальных членов отряда, ведь и Кархунен, и Пюетсия сбили только по одному. Обоих советских летчиков я сбил атаками с задней полусферы, используя маневренные и скоростные качества своего самолета и усвоенную теорию Магнуссона.

Командир был так удивлен моими достижениями, что собрался представить меня к награде, еще бы, за первые сутки боевых действий я стал асом, сбив один бомбардировщик и два истребителя. Возможно, мне хорошо помогало знание тактики советских летчиков и ТТД их машин, а также короткая, но интенсивная подготовка, полученная у финнов.

На следующий день нас отвезли на место падения одного из сбитых вчера самолетов, и я смог лично убедится в плодотворности своих «скорбных» усилий. Рядом с покореженным самолетом лежало еще не убранное тело советского летчика. Он казался неповрежденным, но на самом деле это уже был не «целый» человек, а безжизненный мешок переломанных костей. Здесь, впервые я почувствовал угрызения совести за содеянное. Я понял, что убиваю, убиваю людей, лично мне не сделавших ничего плохого. И все разговоры о войне, о коллективной безответственности, о том, что она все спишет – это всего лишь разговоры, попытка переложить личную ответственность на непреодолимые обстоятельства. Нет, у каждой выпущенной пули или снаряда, лишивших кого-то жизни, есть свой автор с именем и фамилией. И только он, а не безликие обстоятельства, виновен в содеянном! Вечером я напился до чертиков, благо был официальный повод – воздушные победы, и несколько дней потом выходил из тяжелого похмелья. Англичане поставляли финнам отличный виски, тот алкоголь, что мог я себе позволить до этого момента, казался смрадной отравой, кроме настоящего коньяка и водки, которые пробовал еще до первой финской войны.

Через пару дней Магнуссон зачитал нам обращение Маннергейма о начале «Континентальной» войны с Россией, стало понятно, что продолжительная война, которой я так хотел избежать, настигла меня и здесь.