Сталинские соколы

На раннее утро запланировано прикрытие бомбардировщиков бьющих по автоколоннам русских в районе Кольберга. Ночью пошел дождь, благо полосы в Шенефельде позволяют взлетать и садиться в любую погоду. Собрались в одном из ангаров, где техники подготавливали самолеты, ждем улучшения. В 7.45 дождь не закончился, но ослаб. Взлетели двумя звеньями, где-то над нами прошли бомбардировщики, мы их не видели, набрали высоту три тысячи метров, безрезультатно, видимость отвратительная, горизонт не просматривается, в таких условиях полет только по приборам. Мы стали вести переговоры. Командир связался с «вокзалом», доложив о «плохом кино» и получив команду действовать по обстановке все таки принял решение следовать в «занавеске» в район Кольберга. Нужно или идти плотным строем, надеясь на штурманскую подготовку ведущего, или разойтись на дистанцию, исключающую возможность столкновения. Мы разошлись и стали искать бомбардировщики, которые, как оказалось, сбросили груз почти вслепую на предполагаемые позиции русских и повернули назад. Часть нашей группы вышла в зону хорошей видимости, где столкнулась с большим числом новых русских истребителей. Я опустился почти до пятисот метров и смог разглядеть колонну русской техники, идущей в сторону Кольберга. Точнее говоря, то, что это русские, я определил по месту их обнаружения, а был я точно за линией фронта, и потому, что по мне был открыт редкий огонь из огневых средств, имеющихся в распоряжении колонны. Зайдя вслепую на цель, уже на боевом курсе я определил, что выполнил заход крайне удачно, снижаясь строго над прямым участком шоссе против хода колонны. Открыв огонь из пушек по первой машине, постепенно выбирая ручку на себя, тем самым, переводя огонь на следующие автомобили колонны, я видел что попал, но отсутствие времени, обзора и видимости не позволили оценить результаты. В одиночестве вернулся на аэродром, с трудом отыскал полосу и сел, пройдя над стартом.

Проявка пленки, а все наши самолеты были оборудованы камерами, показала, что мне удалось попасть в три машины, налет на автоколонну признали удачным. В Шенефельд из моего звена вернулся командир группы, и мой «номер один», а лейтенант Линц погиб, из второго звена вообще никто не вернулся, пять летчиков за один вылет мертвых или попавших в плен – таких потерь эскадрилья не знала с момента своего создания. По радиосвязи и пленкам подсчитали, что должны были сбить до шести русских.

Дождь закончился, сменившись дымкой, видимость сносная. Собрав восемь боеспособных самолетов эскадрильи, в 13 часов 15 минут взлетели прикрыть обороняющиеся у Эберсбаха танки от атак русских бомбардировщиков. На русских нас вывела пара «шишек», уже ведущая бой. Мы шли как на параде. двумя звеньями над своей землей строго соблюдая интервал и дистанцию – последний парад люфтваффе. Набрали три тысячи пятьсот метров. Когда вышли в район, «Густавы», одержав две победы, уже были потеряны. Командир обнаружил группу русских истребителей ниже нас, и мы сходу атаковали их сверху. Используя преимущество, за несколько минут сбили четырех «иванов» и стали искать бомбардировщики. Не набрав очков в схватке с истребителями, я первый обнаружил крадущиеся на малой высоте «бетонные бомберы». Используя кинетическую энергию, я мигом догнал штурмовик и сделал залп, но промахнулся и проскочил, попав в облачность. Развернувшись, я хотел повторить заход, но потерял русского из виду. Штурмовики, оставшись без истребительного прикрытия, повернули назад, мы бросились вдогон. Идя на малой высоте можно было отчетливо видеть как, внизу на земле, русская артиллерия обрабатывает наши позиции. Один бомбардировщик, уходя от преследования, развернулся, идя на меня в лоб. Я выстрелил, но опять промазал.

Группе удалось сбить три Ил-2 и вернуться без потерь. Посадка эталонная. Если бы полосы Шенефельда, как и другие аэродромы Берлина, можно было переносить с собой в Россию, мы бы выиграли войну.

Дожди возобновились, кажется, плачет сама весна. В условиях светового дня еще можно совершать вылеты пилотам, имеющим опыт полетов в таких условиях. Вот и сегодня в середине дня, так и не дождавшись прекращения осадков, нашу эскадрилью, из двух оставшихся звеньев, поднимают прикрывать танки, действующие у линии фронта.

11.30, сижу в кабине, подняв голову в серое моросящее небо с разрывами, только разрывы эти не радуют. Двигатель запущен, жду своей очереди на взлет, к горлу подкатывает комок тошноты, хочется блевать, кружится голова, что это – страх перед смертью или кухня накормила несвежей рыбой на завтрак? Да нет, ели все, интересно как самочувствие остальных. Чувствую, что лететь не могу, глушу двигатель и с трудом выбираюсь из кабины, видя недоумевающее лицо техника. В другой ситуации его лицо могло рассмешить и «угрюмого дудочника», но только не меня в таком состоянии. Я сообщил, что с машиной все в порядке, просто не могу лететь по состоянию здоровья, и отправился в лазарет. По пути меня несколько раз вывернуло наизнанку.