Сталинские соколы

Татарин, его звали Джемиль, был из местных и хорошо знал окрестные тропы. Это был добродушный спокойный мужчина лет шестидесяти. И хотя его недовольство большевиками никак не выражалось, Анна знала, что большинство крымских татар относятся к немцам достаточно лояльно. Годы коммунистической оккупации разрушили привычный уклад их жизни, особенно пострадали религиозные традиции. Я не мог говорить с Джемилем напрямую, и эту опасную миссию взялась выполнить фельдшер. Если татарин донесет, пострадаем мы оба. Мне оставалось только ждать и надеяться, что помощь придет быстрее, чем расстрельная команда.

Через несколько дней Анна дала мне тонкий лучик надежды, сообщив, что Джемиль согласился помочь. Татарин выслушал моего ангела молча, не задавая лишних вопросов, только изредка кивая головой. В занятом немецкими частями Бахчисарае у него были родственники, туда он и обещал меня провести. Меня угнетала предстоящая разлука с любимой женщиной, но жажда свободы и жизни брала свое. При всей трагичности и опасности ситуации я смеялся над нашей организацией заговорщиков. большевичка и возможно еврейка совместно с татарином помогала немцу – нацистскому офицеру!

В головах план выглядел просто. Джемиль и я должны были ночью спуститься из госпиталя якобы для захоронения неких останков, после чего попытаться пробраться из крепости по известным ему тропам в сторону Бахчисарая.

Чтобы подозрение не пало на Анну, мы попрощались еще днем. Улучив минуту, когда рядом никого не было, я страстно обнял женщину, прижав к груди и осыпая ее лицо поцелуями.

– Я найду тебя, ангел мой, только береги себя! Война закончится!

Анна смотрела на меня грустными, полными слез глазами.

– Вначале война отняла у меня мужа, теперь тебя!

Мы разошлись для выполнения своих повседневных обязанностей.

Вечером за мной зашел Джемиль. Я хотел взять немного воды, и хоть какой-нибудь провиант, но татарин показал жестом, что все надо оставить. Мы спустились вниз к подножию скалы, миновав не удивившегося караульного, и последовали к месту захоронений. В руках у проводника была лопата, взять вторую он заставил меня. Дойдя до могильника, татарин приказал мне остановиться, а сам начал копать. Что он делает!? Минут через десять старик, а выглядел Джемиль старше своих лет, достал из земли некий сверток. Внутри большого куска овечьей кожи лежала приплюснутая барашковая шапка, короткая овчинная куртка, грубые шаровары и небольшая пастушья сумка с запасом воды и сушеных фруктов. Сказав что-то себе под нос, проводник дал указание сбросить с себя всю одежду, так или иначе выдающую во мне военного.

За неполных полгода плена мой наряд представлял странную смесь немецкого и русского обмундирования, свои кожаные летные сапоги я давно отдал какому-то унтер-офицеру, забравшему их почти силой в обмен на свои.

Джемиль закопал мои обноски, все, кроме сапог и нижнего белья. Теперь, я стал татарином. Но что мне делать в случае допроса – молчать. Как будто угадав причину моего беспокойства, проводник сделал характерный жест. высунул язык и резко провел ладонью поперек и промычал по-коровьи. Буду изображать немого татарина. Как все наивно, впрочем, наивно было оканчивать летную школу и в поисках приключений просится на русский фронт!

Мы двинулись замысловатым маршрутом вдоль балки меж гор. Я шел в полной наружной темноте и таком же душевном неведении следом за Джемилем, полагаясь на смекалку и опыт проводники. Пройдя по балке, поднялись на гору, избегая шоссе, спустились к болоту. Пройдя километра четыре продрогнув в зябком сыром ночном воздухе ранней весны, мы вышли на передовую линию обороны. Так, во всяком случае, понял я, судя по остановившемуся проводнику. Джемиль замер, внимательно вслушиваясь в окружающий мрак. Затем, тронув меня за плечо, дал команду медленно двигаться. Мы успели пройти несколько сотен метров, когда ночную тишину разорвал окрик.

– Стой! Кто идет?

Уроки Анны не прошли даром, я уже достаточно хорошо понимал русский язык, чтобы перевести эту фразу.

Мы замерли, Джемиль что-то крикнул в ответ, смысл его слов я не разобрал из-за характерного акцента старика.

Побег не получился, сейчас нас задержат, потом подлог раскроется и нас, во всяком случае – меня, уж точно расстреляют. Я совершил безрассудный поступок, мой «ангел-хранитель» далеко и сам подвергается опасности.