Сталинским курсом

Надзиратель наклонился и, раздвинув ягодицы, заглянул вглубь. Только теперь дошло до сознания всех, зачем их выгнали из камеры.

— Что это? Обыск? В заднице? Да как вы смеете, негодяи? Мы не позволим над собой надругаться! — закричали все в один голос.

— Что, бунт? Молчать! — заорал старший надзиратель. — Вот я сейчас вызову команду, она живо наведет порядок. Ясно?

И это была не пустая угроза. На случай беспорядков администрация держала вооруженные отряды стражи.

«Обыск» продолжался. Все по очереди подставляли свои зады, а надзиратели с серьезным и деловым видом туда заглядывали, как будто в самом деле, кроме г…, там можно было найти что-либо ценное и запретное.

Когда очередь дошла до середины, с пола с трудом поднялся высокий старик. На вид ему было около семидесяти лет. Его тонкая гусиная шея с сильно выдающимся кадыком, впалый живот и выпирающие ребра резко подчеркивали худобу тела. Казалось, страшный призрак поднялся из гроба и запинающимся от гнева голосом заговорил, словно пророк, изрекавший проклятия:

— Ты… т-т-ты, негодяй! Ты думаешь н-н-нас обесчестить? Н-н-нет! Т-ты только себя п-позоришь… Т-ты хуже зверя… Будь п-проклята мать, породившая тебя на свет!

Не успел он договорить, как сильный удар надзирателя свалил его на пол.

— Я тебе покажу, падло, мою мать! Не вмешивайся в распоряжение начальства, не суй морду не в свое дело! Поворачивайся, сволочь!

Но старик лежал без сознания. Надзиратель ткнул в него ногой и подошел к следующему.

Пожилые люди, подвергавшиеся этой унизительной операции, особенно остро переживали чувство полного бессилия, отчаяния, позора, бесчестия. Они понимали всю бесполезность сопротивления и молча сносили циничное издевательство. Но вот среди них все же нашелся этот смельчак, немощный телом, но сильный духом. Не побоявшись, он бросил вызов бандиту.

Молодежь также тяжело воспринимала позорное унижение. И тоже понимала бесцельность открытого неповиновения. Однако, не очень задумываясь над возможными тяжелыми последствиями, иногда позволяла себе насмешки-издевки над глупыми акциями. Так и в этом случае. Один парень порывисто поднялся с места. Не ожидая, пока дойдет до него черед, он подошел к старшему надзирателю и сказал:

— Послушай, браток, ты что, ищешь оружие, пулеметы, гранаты? Будь добр, загляни в мою ж…, посмотри! — И он ткнул своей задницей прямо в лицо надзирателю, который в это время, нагнувшись, осматривал задний проход очередного «пациента».

Хохот громким эхом прокатился по коридору. Надзиратель выпрямился. Взбешенный, он размахнулся ногой, чтобы ударить парня, но тот ловко увильнул и удрал на свое место, а все остальные сгрудились теснее, чтобы не дать смельчака в обиду.

«Обыск» продолжался дальше. Какой-то заключенный долго стоял нагнувшись, пока надзиратель ковырялся в его заднем проходе. Не выдержав напряжения, бедняжка «выстрелил».

— Эй, послушай, начальник! — отозвался с другого конца недавно арестованный спортсмен. — Ты слышал выстрел? Да ведь это же пушка, настоящая пушка! Тащи ее скорее да представь командованию. За такой трофей будешь награжден орденом.

Не успел надзиратель прореагировать на новую дерзость, как с противоположного конца кто-то громко сказал, перекрывая общий хохот:

— Братцы! Вы думаете, он оружие ищет? Ошибаетесь. Это же золотоискатель! Он завербовался в отряд «старателей». Вот он и старается. Поди-ка сюда, начальник! Тут у меня скопились целые залежи золота. Кормят так, что уже четыре дня не ходил на двор.

Хохот перекатывался по всему ряду. Всем стало вдруг весело. Даже старики, и те заулыбались. Надзиратель опешил. Что он мог сделать с этой оравой, которая, не сопротивляясь «медицинскому» осмотру, осыпала его градом насмешек? Чтобы сорвать свою злобу, он набросился на помощников, которые, по его мнению, не проявляли достаточной активности в этой операции.

«Обыск» закончился. Вернувшись в камеру, мы долго еще обсуждали этот позорный акт глумления над человеческим достоинством. Мой сосед Парфенов дольше других не мог успокоиться.

— Вы знаете, — сказал он, обращаясь ко мне, — я очень сожалел, что у меня не было расстройства кишечника в момент, когда надзиратель заглядывал мне в зад. С каким наслаждением я запустил бы в его морду струю «пахучей» жидкости! Вы себе представляете это зрелище: вся морда в г…, глаза, нос — решительно все, как в коричневой маске. Красота! — И он разразился хохотом. — Кажется, все отдал бы, чтобы проучить мерзавца достойным образом.

Много лет прошло с тех пор, но не могу без содрогания вспоминать об этом «обыске». Мне рассказывали, что некоторые женщины после подобной процедуры от стыда и отчаяния готовы были покончить с собой. Возвращаясь в камеру, они рвали на себе волосы, рыдали и оглашали воздух дикими истерическими воплями.

Глава XXX Профессор Севин

— Двадцать первая камера, на комиссовку! — крикнул надзиратель, широко открывая дверь. — Снять одежду, белье и выйти всем в коридор!