Я бью его так сильно, что болят костяшки, и перед глазами вижу только красный цвет. Все, о чем я могу думать, это как надрать его задницу так сильно, чтобы он больше никогда не смог украсть у меня что-либо. Это был последний раз, когда он подразнил меня, последний раз, когда он погнался за мной, последний раз, когда кто-то причинил мне боль.
Через несколько минут воспитатели приходят и оттаскивают меня от него прежде, чем мне удается забрать Феникса.
— Что это такое? Как ты смеешь нападать на мальчика вот так?
— Он украл мою игрушку, — отвечаю я, скрещивая руки на груди, пока пялюсь на свою игрушку.
— Мне все равно, что он сделал. Ты поднял на него руку. Мы. Не. Бьем. Людей, — воспитательница продолжает тыкать пальцем в мой нос после каждого слова, словно это должно произвести на меня впечатление.
Но все, о чем я думаю, это как убить ребенка, лежащего на полу, истекающего кровью, умоляющего о помощи.
Воспитательница громко вздыхает.
— И вот снова.
Комната полностью погружается в тишину, и все пялятся, пока она выволакивает меня через дверь и ведет вверх по лестнице.
— Тебе нужно было снова это сделать, не так ли? Ты просто не можешь удержать свои руки от него?
— Он продолжает доставать меня.
— Что я только что сказала? — произносит она, сверля меня взглядом, которым можно убить. — Здесь не трогают других детей, Майлз. Ты уже должен был это запомнить. Думаю, тебе пора выучить жестокий урок.
Она толкает меня в мою комнату.
— Я не хочу слышать от тебя ни звука в течение следующих нескольких часов. Ты понял это?
Я сажусь на кровать.
— Но как же ужин? — Я смотрю на часы — почти шесть — и мой желудок начинает урчать.
Она кривится.
— Плохие дети не получают еду.
И затем она хлопает дверью.
Я бегу к двери, колотя в нее кулаками.
— Подождите! Вы не можете этого сделать! Я голодный!
— Может, тебе стоит для начала подружиться с детьми. Может, тогда ты не будешь таким голодным, — размышляет она по ту сторону двери.
— Они не хотят со мной дружить. Никто из них. Они хотят только дразнить меня.
— Может, дело не в них. Может, это ты, — язвит она. — Не удивительно, что родители бросили тебя здесь. — Она прочищает горло, а затем я слышу стук ее каблуков, пока она спускается вниз по лестнице, оставляя меня наверху одного.
Ногти царапают деревянную поверхность двери, пока я сползаю на пол. Я пытаюсь подумать о счастливых вещах, но ничего не приходит в голову. Нет ничего счастливого в этом месте, и я не помню ни единого радостного дня, даже когда я был не здесь.
Один в своей комнате, без игрушки, где только тикающие часы составляют мне компанию, я провожу свой день, пока не начинаю желать, что лучше бы я вовсе не рождался.
* * *
Я сбежал. Не зная, что еще сделать после того, как дети столкнули меня с лестницы, а персонал не повел и бровью. Мне некуда идти, но я не хочу возвращаться туда. Я ненавижу то место и всех, кто живет или работает там.
Никто меня не понимает.
Накручиваю травинку на палец и выдергиваю ее, позволяя ей улететь с ветром. Здесь так мирно посреди неизвестности рядом с одинокой дорогой. Ничего нет на расстоянии нескольких миль… и мир предоставлен лишь мне. Я так люблю это.
Это место превращается в мое любимое убежище. Мне не нужно прятаться где-то в захудалом вонючем углу, чтобы меня не поймали. Я могу просто сидеть здесь, где никто меня не увидит.
На краю горизонта внезапно появляется машина, и я наблюдаю, как она приближается в поле моего зрения. Поднимаю руку над глазами, создавая «козырек» от солнца, и пытаюсь разглядеть того, кто едет внутри. Многое увидеть не получается, только двоих взрослых на передних сидениях… и маленькую девочку на заднем, которая смотрит на меня своими яркими глазами. У нее лицо ангела.
Но затем машина исчезает так же быстро, как и появилась, проехав вниз по одинокой дороге.
Лишь мгновение я наслаждаюсь бризом, задаваясь вопросом, кто были эти люди, и будут ли у меня когда-нибудь такие родители, как у нее.
Ну, в общем, скоро я это выясню. Время возвращаться. Они, скорее всего, уже перевернули все это место кверху дном в поисках меня. Или даже не заметили, что я пропал. Так или иначе, я знаю, что они буду злиться.
Так что я хватаю свой велосипед и выезжаю на длинную, одинокую дорогу, ведущую туда, откуда я приехал.
* * *
Я сижу на диване в комнате для встреч, ожидая, пока кто-то подойдет ко мне, но все потенциальные родители косятся на меня. Думаю, это из-за порезов и синяков от очередной драки. У меня не получается сдержаться: дети попросту не перестают меня раздражать. Словно наслаждаются, забираясь мне под кожу или что-то в этом роде.
Воспитательница подходит ко мне и смотрит на меня искоса.
— Почему ты не разговариваешь с ними?
— Ну, я ведь не могу просто подойти к ним, так ведь? — отвечаю я.
— Нет, но ты можешь преподнести себя не так… вызывающе, — говорит она, прочищая горло. Она всегда делает это, когда недовольна мной, так что я слышу это целыми днями напролет.