Несколько раз Паха вроде порывался заговорить, Чили ждала что заговорит. Но надо знать Паху. Так он и разогнался слова лить. В свою очередь парень подмечал, девушка готова его выслушать. Однако, сомневался, готова ли принять то, что он ей выложит. Поэтому прибывая в обостренном и взаимном желании диалога, они продолжали идти и не касаться темы для обоих болезненной.
Однажды динго пропали. Их отсутствие обеспокоило гораздо больше, чем необъяснимое присутствие.
- Странно это, - посмурнел Паха.
- Ушли и ушли.
- Почему только? Как испарились.
Чили поела, попила воды, без напоминания и принуждения, сгрызла веточку полыни. Уставилась на огонь. Наверное люди любят его не только за тепло и защищенность, еще за одарение неким чувством единства, сидящих возле. Одной крови, одной доли, одного времени. Здесь и сейчас. А завтра? Завтра будет завтра.
- Там выше, мост есть. Если с опаской, можно перейти. За мостом пустырь. Оттуда по шоссе, до трубы рукой подать.
- Торопишься?
- Чего без дела шляться.
Эдакий непонятливый. Не про то вопрос.
- Торопишься избавиться? - спросила Чили без всякой подковырки.
- Сама придумала? - Паха, отставил кружку. Похоже объяснений не избежать.
Чили его опередила..
- А если другое придумаю? С тобой остаться?
Паха несколько раз кашлянул, скрыть смущение и подбирая слова.
- Как бы объяснить...
- Не надо объяснять. Я останусь, - решилась она.
Паха пересел перед ней на корточки, заглянул в лицо, забрал ладони девушки в свои.
- Здесь трудно... Очень. Здесь ничего не дается даром и ничего нельзя уступать. Ничего. Все что мы... я или ты уступим, у нас заберут. Совсем. И прятаться нельзя. Нигде. Ни в убежище, ни в норе, ни в подземке. Нельзя. Человек создан для света, он должен жить под небом. И я хочу жить под небом. Хочу, чтобы мои дети жили под этим небом. Счастливо жили. Это не много. Но и не мало. И я не уступлю ничего из того что мое. Пока смогу. Пока жив, - дальше Паха говорил с задержками, паузами. Подумать, выверить слова. Не сказать лишнего и не упустить важного. - После того.... После гибели Юманы, я был в Берестье, в Караре. Где вскрыли кубышку. Никого не осталось. Был в Речном. Выводил кротов к фермерам. Они и похожи на кротов. Слепые, согнутые, потерянные, жалкие. Я не хочу как они. Другие пусть. Их дело. Я - нет! Все что принадлежало моим предкам, должно принадлежать моим внукам. По праву. Все до последнего камешка. До последней капельки, до последнего облачка. Я так решил. Сколько есть, все мое. Три дня, пять... год. Сколько проживу. Я не крот. Я человек. И этот мир мой!
- И тебе нравится такая жизнь?
- Не нравится. Я хотел бы другой. Но пока получается, как получается. Но знаю одно, то, что я не отдам, будет моим. А я не отдам. Нельзя отдавать то, что любишь!
- А меня? - прозвучало ужасно глупо. Как из какой-то задрипанной книжонки, про принцессу и бродягу.
- И тебя.
Взгляд Пахи выражал то, чего она так хотела. Так смотрит мужчина на свою женщину. Не на любимую, не на драгоценную, не дражайшую. А на женщину, которая с ним сейчас и завтра, и навсегда. Женщину, которой будут доверять. Подобного удостаиваются не многие.
- Я остаюсь. С тобой.
Паха раздумывал не долго. Почти не раздумывал.
- Я отведу тебя в Байдаху. Поживем первое время. Потом уйдем к самоедам. Они не откажут. Помогут. И нам и твоим.
- Хорошо, - согласилась Чили.
Паха сгреб девушку в охапку....
Ему пришлось труднее. Его заголенный зад, достался комарью. У Чили пострадали лишь коленки...
Под тонким одеялом тесно, но тепло и сухо. Покидать столь уютное убежище вовсе не хотелось. А если прижаться тесней и того лучше. Совсем хорошо.
...И утром ничуть не хуже чем вечером...
Привязался дождичек и пришлось вставать, собираться в дорогу. Доели мясо, допили остывший чай. Одежда промокла и противно липла.
- Не думай об этом, - посоветовал Паха. - Есть то на что можешь повлиять и то на что не можешь.
- И как я повлияю на дождь?
- Потому не парься и иди спокойно.
Действенная логика! После некоторых усилий, Чили удалось не думать о неудобствах и путь показался легче.
Не теряя времени, Паха рассказывал ей об окружающем. О деревьях, о травах-муравах, о козявках, о скачущих, прыгающих и крадущихся животных, если попадались показывал следы. Проводил с Чили курс выживания в экстремальных условиях. Кое-что опробовали. Освежевать зайца. Чили долго не решалась. Привязанный за задние лапы длинноухий казался живым и если его коснуться ударит лапами или заверещит. Тонко и жалобно.
- Конечно, жалко, - не спорил Паха. - Всем жить охота. А ты представь не для себя делаешь. Для собственных детей. Их кормить надо.
Чили фыркнула.
- Скажи еще у меня их трое и родители старенькие.
- И такое может быть, - усмехнулся Паха.
Про детей? Или про родителей?
Все же Чили собралась с духом и при помощи Пахи шкуру с зайца слупила.
- Мех у него неважнецкий, не сезон. А вот мясо вполне съедобное.
Толи Паха не обманул, толи потому что сама приложила руку, мясо показалось вкусным.
Сердце, почти с кулак, Паха приготовил отдельно.