– Я и не думал, что смогу, – ответил он, пытаясь сохранить стойку, – но я скоро научусь. Интересно, правда?
– Неплохо для формирования характера, – сказал медлительный Хоган, когда они поставили ружья в стойку.
– Видел такое когда-нибудь? – безнадежно спросил Фокси у Кейта.
– Я не часто сталкивался с волонтерами, но это самое странное представление, которое я видел. Но я знаю, чего они хотят. Боже! Сколько раз меня ругали и отчитывали в те дни! Они в хорошей форме... в отличной форме.
– Да мне бы пора вывести их на улицу, но я ничегошеньки не могу поделать с ними, старшина. Может, когда получим форму, они передумают.
Действительно, наступило время, когда кадеты пошли навстречу школе. Трижды часового довольно жестоко заставляли покинуть пост, и трижды корпус поступал с обидчиками по закону военного времени. Школа была в ярости. Какой смысл в кадетском корпусе, возникал вопрос, который никто не может увидеть? Мистер Кинг поздравил их с невидимыми защитниками, и они не могли парировать его выпады. Фокси становился все мрачнее и беспокойней. Некоторые из кадетов открыто выражали сомнение в правильности выбранного поведения, а вопрос формы уже маячил на горизонте. Если они получат форму, то будут вынуждены носить ее.
Но, как часто бывает в этой жизни, дело решилось неожиданно просто.
Ректор своевременно уведомил совет, что их рекомендации выполнены и что, насколько ему известно, мальчики занимаются строевой подготовкой. Но он ничего не сказал об условиях проведения занятий. Естественно, генерал Коллинсон обрадовался и рассказал своим друзьям. Один из его друзей порадовал своего приятеля, члена парламента, усердного, умного и, самое главное, весьма патриотического господина, который стремился сделать максимум полезного в кратчайшие сроки. Но, увы! мы не можем отвечать за друзей наших друзей. Если бы друг Коллинсона представил этого человека генералу, то последний принял бы меры и спас бы ситуацию. Но его друг просто рассказал генералу о своем приятеле, а поскольку они никогда не видели друг друга, то описание, переданное Коллинсону, было не совсем точным. Более того, человек, который был членом парламента, представлял собой консерватора с головы до ног, а генерал по-солдатски питал тайное уважение к апелляционным судам последней инстанции. Господин этот собирался отправиться куда-то на запад страны, дабы пролить свет знаний в отсталые умы электората. И, может быть, совсем не плохо, если он, взяв на вооружение рекомендации генерала, обкатает текст своей речи в замечательном, только что организованном кадетском корпусе, скажет несколько слов кадетам... «Просто поговорил бы с ребятами немного... а? Ну что-нибудь такое, что им понравится, а он-то как раз тот самый человек, который умеет говорить. Говорить так, чтобы мальчишки поняли, понимаете».
– В мое время с ними-то не очень считались, – подозрительно сказал генерал.
– Да, но времена меняются... Растет уровень образования и так далее. Сегодняшние мальчишки – это завтрашние мужчины. Впечатления юности обычно остаются навсегда. А сейчас такое время, когда страна катится ко всем чертям.
– Вы совершенно правы.
Остров входил в пятилетие правление мистера Гладстона,[113] и генералу не нравилось то, что он видел. Он твердо решил написать ректору, поскольку не было сомнений в том, что из сегодняшних мальчишек формируются завтрашние мужчины. Это, по его мнению, было необычайно верно сказано.
В ответ ректор сообщил, что он будет рад пригласить члена парламента мистера Реймонда Мартина, о котором он так много слышал, устроить его на ночь и позволить ему поговорить с учениками на любую тему, которая, по его мнению, может заинтересовать их. Если мистер Мартин никогда до этого не сталкивался с аудиторией, состоящей из британской молодежи этого социального класса, то ректор не сомневается, что это будет чрезвычайно полезный опыт.
– Я не думаю, что сильно ошибаюсь в своем последнем замечании, – сообщил он преподобному Джону. – Вы случайно не слышали о некоем Реймонде Мартине?
– Я учился в колледже с человеком с таким именем, – ответил капеллан. – Насколько я помню, он был личностью безвидной и пустой,[114] но при этом страшно серьезной.
– В следующую субботу он выступит в колледже с речью о патриотизме.
– Если существует что-то, что мальчишки ненавидят больше всего, так это когда их лишают субботних вечеров. Патриотизм не выдерживает сравнения с пирами.
– И искусство тоже. Помните наш «Вечер с Шекспиром»? – Глаза ректора сверкнули. – Или этого смешного джентльмена с «волшебным фонарем»?
– А кто такой этот Реймонд Мартин, член парламента? – спросил Жук, увидев в коридоре объявление о лекции. – Почему эти гады всегда являются по субботам?
– «У-у! Рюмео, Рюмео. Где ж ты, мой Рюмео?» —воскликнул через плечо Мактурк, передразнивая артистку, которая читала им Шекспира в последнем семестре. – Ну, я думаю, что он будет не хуже, чем она. Надеюсь, Сталки, что в тебе хватает патриотизма? Потому что в противном случае ему придется делать из тебя патриота.