– Я надеюсь, что это не на целый вечер. Похоже, нам придется его слушать.
– Я не променяю его ни на что, – сказал Мактурк. – Многие ребята считают, что эта тетка Ромео-Ромео оказалась страшно скучной. А мне так не показалось. Она мне понравилась! Помнишь, как она вдруг стала икать посередине? Может, и он будет икать. Тот, кто первый зайдет в гимнастический зал, занимает места для нас.
Мистера Раймонда Мартина, члена парламента, встретили совсем не настороженно, а бодро и доброжелательно, когда он подкатил к дому ректора, сопровождаемый множеством взглядов.
– Немного похож на головореза, – заметил Мактурк. – Не удивлюсь, если он окажется радикалом. Ругался с водителем из-за оплаты. Я слышал.
– Это проявление патриотизма, – объяснил Жук.
После чая они побежали занимать места в укромном уголке и принялись критиковать. Горели все газовые рожки. На небольшой кафедре в дальнем конце зала находился стол ректора, откуда мистер Мартин должен был читать лекцию, и поставленные вокруг стулья для преподавателей. Затем торжественно вплыл Фокси и прислонил к столу что-то похожее на палку, обмотанную тряпкой. Никто из начальства еще не присутствовал, поэтому все ученики зааплодировали с криками: «Что такое, Фокси? Зачем вы украли у джентльмена зонтик? Здесь не секут розгами. Здесь секут палками! Уберите эту тросточку... Рассчитаться справа налево», – и так далее, пока приход ректора и преподавателей не положил конец этому представлению.
– Одно хорошо... учительской не нравится это так же как и нам. Видели, как Кинг старался выкрутиться из этого мероприятия?
– А где этот Реймондиус Мартин? Пунктуальность, мои любимые слушатели, – это образ войны...
– Заткнись! А вот и он сам. Боже, что за морда! Мистер Мартин в вечернем костюме выглядел, безусловно, внушительно – высокий, крупный бело-розовый мужчина. И все-таки Жук зря грубил.
– Посмотри на его спину, когда он говорит с ректором! Что за мерзкая манера поворачиваться спиной к слушателям! Он филистер, ходячий журнал для мальчиков, иезуит. – Мактурк откинулся назад и презрительно фыркнул.
В нескольких бесцветных словах ректор представил оратора и сел под звуки аплодисментов. Мистер Мартин принял аплодисменты на свой счет, так как это были самые продолжительные аплодисменты. Прошло некоторое время, прежде чем он начал говорить. Он ничего не знал о школе... о ее традициях и наследии. Он не знал, что по последней описи восемьдесят процентов учеников родились за границей – в военных лагерях, военных городках или в открытом море, или что семьдесят пять процентов были сыновьями офицеров, находящихся на службе... Все эти Уиллоуби, Поллеты, Де Кастро, Мейны, Рандаллы собирались идти по пути своих отцов. Обо всем этом ректор говорил ему, и еще о многом другом, но, проведя час в его компании, ректор решил больше ничего не говорить. Мистер Реймонд Мартин, казалось, знал и так слишком много.
Он начал свою речь, признеся скрипучим голосом «Итак, юноши», чем сразу же насторожил всех, хотя они этого еще и не осознали. Он предположил, что они знают... да?.. зачем он приехал? У него не часто выдается возможность разговаривать с мальчиками. Он предположил, что эти мальчики такие же – хотя некоторые и считают их странными, – как и в его юности.
– Этот человек – свинья Гадаринская[115] – сказал Мактурк.
Но они должны помнить, что не всегда они останутся мальчишками. Они вырастут в мужчин, потому что сегодняшние мальчишки завтра превратятся в мужчин, а от завтрашних мужчин зависит светлое будущее их родины.
– Если это будет продолжаться, мои любезные слушатели, то мой неприятный долг будет заключаться в том, чтобы высмеять этого тупицу. – Сталки глубоко втянул носом воздух.
– Не надо, – сказал Мактурк. – Он же за своего Ромео денег не берет.
И поэтому им не следует забывать о своем долге и обязательствах в той жизни, которая раскрывается перед ними. Жизнь это не только... тут он перечислил несколько игр и, чтобы уже ничто не препятствовало его стремительному и бесповоротному падению, добавил игру в «шарики». «Да, – сказал он, – жизнь – это не только игра в „шарики“».
У всех вырвался стон, а у младших почти что крик... ужаса: это же пария... варвар... это невозможно было терпеть... он сам себя проклял на глазах у всех. Сталки нагнул голову и обхватил ее руками. Мактурк с блестящими радостными глазами впитывал каждое слово, а Жук торжественно одобрительно кивал.