Сталки и компания

– Привет! А что вы здесь делаете, ребята? – на повороте тропинки они лицом к лицу столкнулись с Талки – старшим старостой в корпусе Кинга, – маленьким белокурым мальчиком из тех, которых назначают за сообразительность и которые потом обращаются к ректору, чтобы он поддержал их авторитет, когда рвение начинает опережать благоразумие.

Троица не обратила на него никакого внимания: они ничего не прогуливали. Талки с жаром повторил свой вопрос еще раз, поскольку он часто страдал от пренебрежительного отношения к нему пятой комнаты и решил, что теперь-то поймал их на месте преступления.

– Какого дьявола тебе нужно? – спросил Сталки со сладкой улыбкой.

– Послушайте, я не собираюсь... не собираюсь выслушивать никаких оскорблений от пятой комнаты! – прошипел Талки.

– Тогда заткнись и объяви собрание старост, – сказал Мактурк, зная слабость Талки.

Староста не мог ни слова произнести от ярости.

– Не стоит кричать на пятую комнату, – сказал Сталки. – Это очень плохая привычка.

– Скажи уже что-нибудь, голубок! – тихо сказал Мактурк.

– Я... я хочу знать, что вы делаете за пределами территории? – спросил он, размахивая тростью из ясеня.

– А-а, – сказал Сталки. – Ну, теперь нам понятно. А почему ты раньше не спросил?

– Я спрашиваю сейчас. Что вы здесь делаете?

– Мы восхищаемся тобой, Талки, – сказал Сталки. – Мы думаем, что ты просто отличный парень, правда?

– Правда! Правда! – неподалеку проехала коляска с девушками, и Сталки в точно выбранный момент опустился перед Талки на колени. Талки покраснел.

– У меня есть основания считать... – начал он.

– Да! Да! Да! – заорал Жук на манер Байдфордского глашатая. – У Талки есть основания полагать! Троекратное ура Талки!

Приветствие прозвучало.

– Это потому, что мы бесконечно восхищаемся тобой, – сказал Сталки. – Ты знаешь, как мы любим тебя, Талки. Мы так тебя любим, что считаем, что ты должен отправиться домой и умереть. Ты слишком хорош для этой жизни, Талки.

– Да, – добавил Мактурк. – Сделай нам одолжение – умри. Подумай только, как прекрасно будет выглядеть твое чучело!

Талки с нехорошим блеском в глазах быстро пошел от них по дороге.

– Это абсолютно точно означает собрание старост, – сказал Сталки. – Задета честь шестого и все прочее. Талки будет сегодня писать жалобы, а завтра после чая нас вызовет Карсон. Они это дело так не оставят.

– Ставлю шиллинг, что он будет следить за нами! – воскликнул Мактурк. – Он любимчик Кинга, и им обоим нужны наши скальпы. Мы должны быть целомудренны.

– Тогда я должен отправиться напоследок к мамаше Йо. Мы должны ей около десяти шиллингов. И потом, Мэри будет рыдать, когда узнает, что мы уезжаем.

– Она мне так дала по башке в прошлый раз... эта Мэри, – сказал Сталки.

– А ты голову убирай, – сказал Мактурк. – Хотя обычно она в ответ целует. Пойдем к мамаше Йо.

В начале узкой боковой улочки стоял грязновато-темный двухсотлетний домик: полумолочная, полуресторан с окнами, заставленными бутылками. Они постоянно ходили туда еще малолетками, и в доме их принимали как друзей.

– Пришли заплатить по долгам, матушка, – сказал Сталки, обнимая хозяйку заведения за огромную талию. – Заплатить по долгам и сказать прощай... и... и мы ужасно голодны.

– Ай-яй! – воскликнула мамаша Йо. – В любовники захотел! Я стесняюся!

– Ничего бы мы тут и не удумали бы, есля бы тут была Мэри, – сказал Мактурк с густым северодевонширским акцентом, которым мальчишки обычно пользовались в своих вылазках.

– Кто тут мое имя называет всуе? – внутренняя дверь раскрылась, и в комнату с кринкой сметаны в руках вошла белокурая, синеглазая, румяная, как яблочко, Мэри. Мактурк поцеловал ее, за ним, демонстрируя смирение, последовал Жук. Оба соответственно получили по подзатыльнику.

– Никогда не целуйте служанку, если можно поцеловать хозяйку, – сказал Сталки, нахально подмигивая мамаше Йо и одновременно изучая полку с банками варенья.

– Я так пойму, что не все тут хочут получить по башке! – заманчиво пропела Мэри.

– Не-а! Думаю, что могу и так все получить, – сказал Сталки, отворачиваясь.

– От меня-то не дождесся... тоже мне сокровище!

– Не проси ее. Есть дявицы в Нортхеме. Ага... и в Эпплдоре, – в ответ раздалось полупрезрительное, полузадумчивое невоспроизводимое фырканье.

– Ай-яй! Ничо из тебя хорошего ня выйдят. Зачем смятану нюхашь?

– Да плохая, – сказал Сталки. – Чё-то пахнет. Мэри опрометчиво решила, что с ней торгуются:

– Хорошо, один поцелуй.

– Отлично, – сказал Сталки, принимая его без побоев.

– Ты... ты... ты... – Мэри давилась от смеха.

– Нет, в Нортхэме лучше... попышнее, просили нас прийти опять, – говорил он, пока Мактурк торжественно вальсировал с задыхающейся мамашей Ио, а Жук сообщил Мэри печальные новости, когда они уселись за стол, на котором стояла сметана, варенье и горячий хлеб.

– Ага. Не увидишь ты нас больше, Мэри. Станем пасторами и миссионерами.

– Внимание, буйволы![122] – сказал Мактурк, глядя в окно через занавеску. – Талки следит за нами. Идет сейчас по улице.