Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

— Слышал это имя.

— Ах да. К сожалению, старина Эрих слишком быстро покинул нас, отправившись в Вальгаллу.

— А кто такой Руди?

— Ты, я смотрю, совсем не знаешь немецких государственных деятелей. Ты что, никогда не слыхал о Рудольфе Гессе?

— А, это тот самый тип, что удрал в Англию?

— Да, да, теперь он в Англии. Но в те дни, в мое время, он был еще совсем нормальным.

«Но сам-то ты не совсем нормальный», — подумал Тайхман. У него создалось впечатление, что воспоминания о героических днях национал-социалистической партии — единственное богатство рядового первого класса Эша, ничего другого у него за душой нет.

Эш встал и сделал несколько гимнастических упражнений, не обращая внимания на свой геморрой и насмешки товарищей по палате. Закончив зарядку, он сказал Тайхману:

— Я хочу сказать тебе одну вещь. Кто бездействует, тот зарастает мхом. Поэтому насмешки этих болванов ни в малейшей степени меня не трогают. Они ведь ничего не понимают. Когда национал-социализм только появился, те же люди смеялись над нами. Но мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним.

Он надел свой серый армейский китель поверх больничной пижамы, хотя в палате было довольно тепло. На левой стороне кителя сверкала почетная золотая медаль национал-социалистической партии. Медленно, изо всех сил стараясь не трясти ягодицами, Эш вышел из палаты и направился в уборную.

Француженки между тем закончили уборку и ушли, сопроводив свой уход теми же непристойностями, с которыми появились. Кёхлер принес Тайхману миску с водой, и он попытался умыться. Тут кто-то крикнул: «Смирно!»

В палате наступила тишина. Согласно правилам, лежачие больные тоже должны были вытягиваться в струнку при команде «Смирно!». Они должны были лежать на спине, вытянув руки по бокам и повернув голову в сторону вошедшего офицера.

В палату вошел доктор Векерлин в сопровождении бесполой старшей медсестры, а также Берты и Лизбеты. Самой последней вошла Марго. Мужчины смотрели только на нее — достаточно было одного ее кивка, чтобы сделать их счастливыми. Она представляла собой роскошное зрелище. У нее была стройная и в то же время округлая фигура, красиво очерченный чувственный рот и медно-рыжие волосы. Ее осанка была умопомрачительной. Марго была неприступной и обходительной. Было ясно, что здешние мужчины для нее — не более чем пациенты. И в довершение ко всему она была из Берлина.

— Вольно! — крикнул доктор Векерлин и вместе с сестрами стал обходить больных. Когда он подошел к кровати Тайхмана, тот умывался. Марго хотела забрать у него миску, но он не отдавал. Векерлин же привык, чтобы при его приближении пациенты вытягивались по стойке «смирно».

— Разве вы не знаете, что, когда к вам подходит офицер, надо отдавать честь?

— Знаю, господин доктор.

— Тогда скажите, бога ради, почему вы не отдали мне честь?

— Потому что я умывался.

Последовала небольшая пауза. Стало слышно, как Эш спустил в туалете воду. Тайхману показалось, что Векерлин сделался похожим на маленького шпица, который хочет, но не может залаять. И тут вдруг лицо доктора преобразилось. Его высокий лоб перерезали глубокие морщины, а толстые губы сжались. Похоже было, что между верхней и нижней частями его лица идет война. Его губы стали похожи на треснутое оконное стекло.

— Наверное, мой юный друг, мы положили вас не в то отделение. Быть может, вас надо было поместить в психиатрию.

— У меня проблемы с ногами и животом, господин доктор, а вовсе не с мозгами.

— В таком случае почему вы не отдали честь офицеру? — проревел Векерлин.

— Меня учили, что на боевом посту, в ванной и в туалете честь не отдают. Поскольку мне запрещено вставать, будем считать, что я нахожусь в ванной. Таким образом, я не обязан отдавать вам честь.

Снова наступило молчание.

Доктор Векерлин театральным жестом снял очки — словно вытащил из ножен меч. Потом провел рукой по лбу, при этом рот его слегка приоткрылся, а уголки его поднялись. Он улыбнулся.

— Я вижу, у вас котелок неплохо варит. А я это люблю. — Он протянул руку. — Моя фамилия Векерлин. А вы, как я вижу, господин Тайхман. Очень рад с вами познакомиться. — И он с искренней заинтересованностью спросил, как Тайхман себя чувствует. Потом он велел снять повязки с его ног — медсестры сделали это очень осторожно, но Тайхман пожалел, что нельзя кричать.

— Гной вытек, — сказал Векерлин, — если не будет осложнений, то ноги вам сохранят.

— Это было бы прекрасно, господин доктор.

Векерлин рассмеялся, а за ним и все остальные, даже обычно мрачная сестра Ольга.

Когда Тайхман проснулся после тихого часа, у его кровати стояли Хейне и Штолленберг.

— Смотри-ка, живой, — сказал Хейне. — Похоже, что убить тебя не удастся.

— Нет, не удастся. Вы слишком рано обрадовались.

Они произнесли это таким тоном, каким обычно говорят: «Плохую монету не потеряешь»; «Сорняки вечны»; «Умирают только хорошие люди».