Майор очнулся от холода. Пошевелился. Удалось. Прислушался к своим ощущениям. Странно, но вроде цел… Приник к окулярам и отшатнулся — прямо в линзу смотрел огромный серый глаз. Грохот мощного взрыва неподалёку заставил шевелиться быстрее. Он осмотрелся — в танке никого, кроме него не было. Ни живых, ни мёртвых. Слабо удивился — куда все подевались? Снизу тянуло холодком, видимо, через открытый люк, либо пробоину. Скользнул вниз со своего сиденья, зацепив гильзу единственного выстрела в этом бою. Та слабо звякнула и Столяров на мгновение замер, вслушиваясь в окружающее его пространство. Донеслись картавые звуки немецкой речи:
— Что там, Курт?
— Сейчас. Поджигаю. Готово. Прячемся!
Через мгновение по ушам вновь ударил взрыв.
— Смотри, Вальтер! Здесь живой! Добить?
— Оставь, Курт. Ты что, поляк или эта прибалтийская сволочь, чтобы так поступать с теми, кто защищал свою Родину? Пусть Бог решает, жить ему или умереть.
— Вальтер, мне не нравятся твои разговоры о наших союзниках.
— Я — рыцарь СС. И мне противно, что предатели позорят наш честный мундир.
— Но они же на нашей стороне!
— Кто? Эти латыши и эстонцы? Идиот Геббельс отнёс их к расово близким народам, словно они норвежцы или датчане. Когда все знают, что грязные прибалты, потомки наших золотарей, продажные шкуры, способные только охотиться на евреев, да свирепствовать над мирными жителями. Пусть живёт. Этот русский заслужил!
— Поздно, Вальтер… Он умер…
— Жаль…
Столяров нащупал нож — стрелять нельзя. Кто знает, сколько тут вокруг немцев? Между тем эсэсовцы подошли ближе и остановились, подсвечивая себе ручным фонариками. Жужжали ручные моторчики.
— Ого! Ты смотри, Курт! Я такого ещё не видел! Наш «хейнкель» врезался в этот русский «КВ»!
— Всё равно, Вальтер. Порядок есть порядок. Нам приказано уничтожить все подбитые русские танки. Так что, давай, закладывай заряд.
— Подожди, я посмотрю, есть ли кто из экипажа. Обидно будет, если там лежит наш…
Подковки сапог слегка скрежетнули по броне.
— Курт! Помоги!
Второй немец взобрался наверх. Слышался лязг металла, пыхтение, наконец, они слезли.
— Обер-лейтенант Дитрих. Понесли. Потом вернёмся, продолжим…
Оба немца исчезли в темноте, а Столяров вылез из-под танка и, пригнувшись, бесшумно заскользил по обгорелой земле…
Глава 20
— Кто не вернулся?
Он сидел под плоскостью, разлохмаченной в клочья очередью 20-мм немецкой пушки.
— Закаридзе со стрелком.
— Чёрт!
Столяров со злостью ударил шлемом по земле. Сил, чтобы подняться — не было. Он сделал сегодня четыре вылета. В последнем их было трое. Он сам, верный Сашка Лискович и старший лейтенант Закаридзе. Опытный лётчик, мало уступающий по мастерству самому командиру полка, прошедший полтора года войны. Раненый, потерявший половину ступни и комиссованный, но тем не менее добившийся возвращения в строй и продолжающий успешно летать… Сашка присел рядом.
— Живы, командир. А Вано вроде уцелел. Я сам купол видел.
— А почему я не засёк?
— Ты в это время, командир, от «грача»[36]
отбивался…— Вот же придумали на нашу голову. Тоже бронированный, зараза. Если бы не пушки — разделал бы он меня под орех… А ты то как сам?
— Ой, лучше не спрашивай, командир… Давно так не получал… Сам посуди — посадочный щиток и зализ центроплана вдребезги! С правой стороны центроплана перебиты верхний и нижний пояса заднего лонжерона; тяга управления правым элероном гавкнула, воздушная система шасси в хлам, пневматики обоих колес шасси — одни лоскуты, Про хвостовое — вообще молчу… Сам видел. Одним газом держался. В ручку обеими руками вцепился, как в мамкину сиську! Самолёт постоянно в левый крен идёт, а направо — ни-ни! Так, на газу и сел…
Они чуть помолчали. Затем Владимир выдохнул:
— Ты, всё же, Сашка, настоящий ас. Другой бы и машину разбил, и сам бы убился. А ты сел и стрелка своего живым до земли довёз. А у меня Кольку пополам перерезало, похоже, что «МГ-ФФ». Помнишь, мы эту заразу в Крыму ставили на Чайку?
— Помню, командир. ТАКОЕ — не забудешь…
— И я помню… Эх, Саша, что Крым! Я у них в тылу столько всего видел, удивляюсь, как выдержал…