Стальная эскадрилья

Иду с Сергеем крыло в крыло. Он видит меня, пытается улыбнуться. Очень трудно ему сейчас: управление машиной стало тяжелым, она вяло реагирует на отклонение рулей, и это при одном работающем моторе. А ведь идем у самой земли, над территорией, занятой оккупантами, где вынужденная посадка равносильна смерти.

Группа ушла далеко вперед, ее уже едва видно. А мы в паре с Щербаковым на предельно малой скорости держим курс к линии фронта. Скорее бы перескочить ее. Там легче, там внизу — свои. И если покалеченную машину придется сажать, будешь думать только о том, где и как лучше это сделать.

Чтобы не выскакивать вперед, я выпустил посадочные щитки, приспособился к своему тихоходному «ведущему» н даже получил возможность посматривать по сторонам. Только теперь разглядел, что и на плоскостях моего самолета светятся неровные строчки пулевых пробоин. Оказывается, в горячке боя можно даже не почувствовать, как пулеметные очереди прошивают металл обшивки машины.

Наконец преодолеваем на бреющем линию фронта. Почти все опасности остаются позади, можно набрать высоту и следовать на свой аэродром. С трудом «наскребаем» 50–70 метров, и тут же меткая очередь нашего зенитного пулемета оставляет еще один след на правом крыле моего СБ. Крою в душе разгильдяев-зенитчиков, которые не могут отличить своего самолета от вражеского. Неужели не видят опознавательных знаков? Немедленно даю зеленую ракету — сигнал «Я — свой», но на всякий случай опять ныряем поближе к спасительной земле и выходим из зоны обстрела. Нет, надо срочно отыскать ближайший аэродром для посадки Щербакова.

Видимо, недаром говорят, что на ловца и зверь бежит. Небольшой доворот вправо по команде штурмана, и мы замечаем посадочную полосу, несколько наших истребителей на стоянках. Сергей осторожно входит в круг, делает один разворот, другой, снижается… Я виражу над летным полем, пока не убеждаюсь, что напарник благополучно приземлился. Потом покачиваю самолет с крыла на крыло и ложусь на курс к своему аэродрому.

Даже не думал, что после всего пережитого выйдет такая мягкая и точная посадка. Машина, теряя скорость, катится по стерне… И вдруг самолет заваливается на правое крыло, чертит им землю и резко разворачивается. Раздается душераздирающий скрежет, непередаваемый хруст ломающихся стальных подкосов шасси и… тишина. Ошарашенный неожиданным финалом, сижу в кабине, не в силах шевельнуть даже пальцем, а в голове одна мысль — придется ходить в «безлошадных», и в такое время, когда для остановки и разгрома зарвавшегося врага нужны каждая бомба, каждая пуля.

Подняв самолет на козелки, мы сразу определили, что в воздухе был перебит подкос правой стойки шасси. Он и подвел. Посмотрев на мое унылое лицо, старший инженер полка Авсеев пообещал отремонтировать самолет к вечеру. Но я-то уже не был новичком в авиации, сам осмотрел повреждения и пришел к выводу, что неделя, как минимум, для меня пропала, а разумный и опытный инженер просто хотел успокоить нас. В душе я был благодарен ему и за это. Не принесло утешения и дружеское участие прилетевшего к нам комиссара нашей 46-й бомбардировочной авиационной дивизии полкового комиссара Ехичева. Ведь моя побитая машина уже заняла место в так называемом «железном ряду» на краю аэродрома!

Вечером состоялось партийное собрание. Решались два вопроса: прием в партию и обсуждение первых итогов боевых действий эскадрильи. Собранием руководил комиссар полка батальонный комиссар Барышев. Ограниченность времени и суровые условия войны наложили свой отпечаток на выступления коммунистов. Были они предельно краткими и осмысленными. Прием в партию прошел быстро. Каждый вступающий боевыми делами уже доказал свою принадлежность к бойцам переднего края обороны нашей страны и, следовательно, решал ту задачу, которая была главной для партии в данное время.

По второму вопросу высказались почти все коммунисты. Выступления были краткими, содержали конкретные замечания и рекомендации. Виктор Ушаков обратил внимание на необходимость шире практиковать полеты на предельно малых высотах, учитывая, что нас не прикрывают истребители. Григорий Ганрик предложил свою помощь вновь прибывшим экипажам.

Я коснулся вопросов взаимодействия в экипаже, обратил внимание на то, что детальную ориентировку в полете нужно нести не только штурману, по и летчику. Решение было краткое: все силы и знания — на разгром врага.