Стальная эскадрилья

Сильный удар по голове не сразу выводит меня из оцепенения. Неужели уже подъем, когда так хочется спать? И почему удар? С трудом открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь, что происходит? Мелькают, кружатся какие-то мутные пятна, полосы, пронзительно звенит какая-то струна… И вдруг сразу все стало на места: самолет, опустив нос, круто снижается в левой спирали. Я вишу на привязных ремнях, упершись головой в переплет колпака кабины. А может быть, это и есть настоящий сон, такое, помнится, уже приходилось видеть курсантом после первых полетов. Но я уже понимаю, что это не сон, а явь: за бортом гудит ураганный ветер, стрелка высотомера быстро крутится влево, разматывая клубок высоты. Хватаю штурвал, с трудом дотягиваюсь ногами до педалей, убираю газ. Разогнавшаяся до предельной скорости машина плохо слушается рулей, сопротивляется. А земля все ближе… Интересно, что думают обо всем этом члены экипажа? Впрочем, это сейчас не столь уж важно — они тоже устали и могут дремать. Самолет наконец прекратил вращение, идет по прямой с набором высоты, постепенно уменьшая скорость. Как можно спокойнее запрашиваю:

— Штурман! Курс и удаление до аэродрома?

А минут через десять вылезаю из кабины, с наслаждением валюсь на траву прямо под крылом самолета и словно проваливаюсь в черную бездну.

Конец «пантеры»

Как-то в конце июля 1941 г. после очередного боевого вылета майор Полбин на своем открытом «козлике» объезжал рассредоточенные стоянки самолетов. У некоторых из них машина останавливалась, командир выходил на несколько минут, разговаривал с летчиками, техниками, потом ехал дальше. Когда он оказался у моего самолета, я доложил о ходе подготовки экипажа и материальной части к полету. Полбин, как всегда, пожал руку, присел на освобожденную из-под бомб тару и жестом предложил мне устраиваться рядом. Настроение у командира было заметно приподнятое, и я знал почему: за последнее время полк, ведя интенсивную боевую работу, все задания выполнял исключительно четко, наносил меткие удары по врагу и в то же время не имел потерь. Во фронтовой печати продолжали появляться статьи с крупными заголовками: «Бить врага так, как бьют его полбинцы!» Это было признанием высокой боевой выучки личного состава части, чему командир полка отдал так много сил и чем он дорожил больше всего на свете.

Расспросив о подробностях подготовки экипажа, о настроении, о вестях от родных и близких, Иван Семенович задал мне неожиданный вопрос: видел ли я когда-нибудь пантеру? Я тут же ответил, что видел в зоологическом саду, хотя, может быть, то были ягуар или пума — сейчас трудно проверить.

— Да, хищный зверек, — сказал командир. — Только та, о которой идет речь, куда крупнее и опаснее.

Я слушал молча, не совсем понимая, к чему клонит майор. Командир не стал испытывать мое терпение и разъяснил, что «пантера» — это позывной широковещательной радиостанции немецких оккупантов, расположенной где-то в районе населенного пункта Холм. Она ведет провокационные передачи на русском языке, пичкает советское население на временно оккупированной гитлеровцами территории геббельсовской пропагандистской стряпней. На днях, например, объявила, что немцами захвачены Москва и Ленинград.

Почему-то сразу показалось, что с этой фабрикой лжи мне придется познакомиться поближе: не случайно же командир полка завел о ней разговор в то время, когда беседовать на отвлеченные темы ему было просто некогда. И в самом деле, Полбин подробно описал характерные признаки радиовещательных станций подобного рода, их антенные устройства, вспомогательные агрегаты и другие демаскирующие признаки. А после этого обвел на карте красным карандашом квадрат со сторонами примерно по сто километров, приказал найти и уничтожить «пантеру». Затем Иван Семенович снова перешел на неофициальный тон, с огорчением заметил, что не смог добиться истребительного сопровождения, хотя такая станция, безусловно, плотно прикрыта зенитной артиллерией и истребителями врага. В заключение командир посоветовал, как лучше осуществлять поиск, выходить на цель и атаковать ее, объявил, что вылетать — по готовности, пожелал удачи и уехал.

Вместе со штурманом мы разбили заданный район поиска на четыре прямоугольника и решили последовательно «прочесывать» их на малой высоте. Вылет… второй… — цель как сквозь землю провалилась. Летаем до тех пор, пока горючего в баках остается лишь на обратный путь, и все безрезультатно. Приходится бомбовый груз бросать на случайно подвернувшиеся цели.

Остается последний «непрочесанный» прямоугольник. Третий раз вылетаем в неблагоприятную погоду, к тому же под вечер. Большие участки района поиска закрыты туманом. Под его пеленой не то что станцию — город можно спрятать.