Стальная империя

Затаившись за зубцами, Баурджин замер, не подавая решительно никаких признаков жизни. Пусть думают, что попали... Ага, вот просвистел аркан. Натянулся... Кто-то лезет... князь приготовил саблю... вот-вот над зубцом должна показаться голова врага. И тогда... Ну, головы у него точно не будет. И вот!

Взмах сабли! Нет, не достал — противник просто отпрянул и полетел вниз нелепой тряпичной куклой.

Баурджин задумчиво покачал головой — а ведь больше они на этом не попадутся. Что же делать? А вот что! Использовать камни. Их ведь тоже можно неплохо метать вниз... под те зубцы, на которые накинут арканы.

Ломая ногти, нойон выломал-таки из стены подходящие камешки. Ну, прошу пожаловать в гости, господа чжурчжэни!

А никто в гости почему-то больше не лез. Не жаловал. Неужели — из-за негостеприимства хозяина? Ай-ай-ай...

Ого! Баурджину что-то показалось... нет, не показалось, послышалось... Ур-ра! Ур-ра! Ну да! Хур-ра! Боевой клич монголов, точнее, бывших среди монгольских войск тюрков!

— Хур-ра! Хур-ра-а-а!!!

— Хур-раа-а-а!

Поправив прилаженную меж зубцами ракету, нойон прицелился и поджёг запал.

Ввухх!!!

Огненно-красная стрела ушла точно в предназначенное ей место.

И туда же ринулась доспешная конница Джэбэ!

— Хур-ра-а!!!

Баурджин, ликуя, выглянул с башни... а затем и встал во весь рост, хорошо различая ворвавшихся в долину всадников. Вон, на холме, сам Джиргоадай-Джэбэ, с которым когда-то отбивались от нападения северных людоедов, вот у самой башни — Гамильдэ-Ичен с выбивающейся из-под шлема гривой тёмно-русых волос... побратим-анда... А рядом с ним — молодой воин в сверкающей на солнце кирасе... Алтай Болд! Сын!

— Хур-ра!!!

Воины Цзинь расползлись в беспорядочном бегстве.

— Хур-ра!

Возрождённая сталь Ляо разила поблекшее золото Цзинь.

— Хур-ра!

Глава 17 МЕНЯ ЗОВУТ БАУРДЖИН-НОЙОН Весна 1213 г. Ляоян

В грязи и в лужах башмаки промокли,

Но ливень освежил и вымыл душу...

Вэнь И-до. Первые строфы о весне

— Они, отступают, отступают! — свесившись со стены крепости вниз, громко заорал молодой и безусый воин. — Отступают, клянусь всеми богами!

И в самом деле, непобедимые монгольские орды — тумены любимца Чингисхана, полководца Джэбэ, оставили все попытки взять укреплённые ворота и, сохраняя чёткий порядок, отходили к реке, время от времени выпуская по защитникам города тучи стрел, часть которых, несмотря на массивные укрепления, всё же находила свои жертвы.

— Ну, наконец-то ушли, — улыбнулся воин постарше, как, видно десятник, в стёганом панцире и ярко начищенном железном шлеме.

— Ушли, — с облегчением промолвил кто-то и тут же с опаской протянул: — Но они могут вернуться.

Десятник залихватски подкрутил усы:

— А и вернутся — так точно так же отвалят, дикари не умеют штурмовать укрепления!

— Да, но северные-то крепости они взяли.

— Так то — крепости... а это — город! Попробуй его возьми.

Десятник лукавил, утешая себя и других, и, пряча своё лукавство, старался говорить веско и сдержанно, чтоб выходило поубедительнее. На самом-то деле все защитники города прекрасно знали, что единства среди жителей нет: уж слишком многим надоела пришлая чжурчжэньская власть — власть деспотичных взяточников и казнокрадов. Гарнизону приходилось всерьёз опасаться, как бы сами горожане не подняли мятеж, а уж тогда мало не показалось бы никому.

По синему весеннему небу неслись тёмные облака, окрашенные оранжевым вечерним солнцем. Облака несколько напоминали силуэты всадников, что вызывало в воинах новый приступ беспокойства, заставляя с плохо скрытым ужасом пристально вглядываться вверх — не разозлились бы боги.

— Они всё же ушли, князь, — привалившись к высокому крепостному зубцу, сквозь зубы промолвил Игдорж. — Может, мы с тобой зря всё придумали?

Баурджин усмехнулся, покачав головой:

— Игдорж, Игдорж... Семейная жизнь явно тебя портит. Ты что, всерьёз полагаешь, что они не вернутся? В таком случае ты плохо знаешь Джэбэ!

— Вернутся, конечно... — Игдорж сплюнул вниз. — Просто вот... показалось...

— Твои люди сделали всё?

— Да, нойон. Башни выстроены, ворота усилены.

— Пусть твои люди будут готовы сегодня же ночью.

— Они всегда готовы, князь! Да и я прослежу лично.

Кивнув, Баурджин завернулся в плащ и, простившись с напарником, неспешно направился вдоль по крепостной стене. После ухода безуспешно осаждавших город монголов защитники резко повеселели, вот уже и на стенах, на крепостных башнях — везде — появилось вино, заиграли музыкальные инструменты, послышались песни. Воины гарнизона веселились, радуясь — пусть не окончательной победе, но всё же... Пусть орды дикарей ушли не навсегда, но ведь император обязательно окажет помощь столь самоотверженно защищающемуся городу, пришлёт войска и прогонит монголов назад в их пыльные степи. Так рассуждали многие. Надеялись. Верили.

Но Баурджин знал другое...