Стальная империя

- Мы выбили офицеров, когда до наших позиций оставалось добрых пять сотен шагов, — объяснил позже разгоряченный боем штабс-капитан, любовно поглаживая свою винтовку с оптическим прицелом Фидлера, — а когда пулеметчики начисто выкосили первые ряды, поднялась паника, ее остановить было уже некому.

Тот памятный бой, перевернувший всё представление генерала о современной тактике, когда его воины, не потеряв ни одного убитым и даже раненым, взяли в плен больше тысячи солдат противника, стал хрестоматийным для всей кампании по разгрому боксёрской “Армии честности и справедливости”. Отстреливая еще до начала боя командиров и вожаков, снайперы превращали подразделения противника в неуправляемую людскую массу. Её в таком состоянии не требовалось уничтожать, поэтому потери всех боксерских войск не превысили и восьми сотен, но зато число пленных перевалило за пятьдесят тысяч. Все они, а также сочувствующие, были под конвоем отправлены на строительство круглобайкальской железной дороги и второй колеи Транссиба, дотянувшейся за 1901 год до Верхнеудинска и далее уходящей вверх по реке Амур на Благовещенск и Хабаровск. За разгром двухсоттысячной армии ихэтуаней все три генерала-дальневосточника были награждены новыми наградами: Чичагов и Гродеков — орденом имени Суворова, а Грибский, как штабник, — орденом Кутузова, с прилагаемым княжеским титулом. Других вариантов стать князем, как только лично заслужить в бою высшие полководческие награды, в империи отныне не существовало.

- Нет, Николай Иванович, в отставку больше не собираюсь, — ответил наконец Грибский на шуточный вопрос Гродекова, — вы же видите, всё только начинается…

Гродеков и Чичагов одновременно кивнули и помрачнели. Активность России в Маньчжурии и Монголии без пристального внимания не осталась. Юань Шикая императором Китая не признала ни одна страна, кроме России. Его бэйянская армия была негласно приравнена к ихэтуаням и подвергалась постоянным нападениям и провокациям. Пекинская дивизия сидела в осаде, а баодинская под угрозой окружения и уничтожения английскими и японскими регулярными войсками, скатывалась всё ближе и ближе к Маньчжурии, стремясь опереться на передовые позиции русской армии. Прикрываясь необходимостью сохранить порядок и защитить концессии в отсутствии центрального правительства, Англия и Япония стягивали в Китай войска, постоянным потоком разгружавшиеся в Вейхавее, мелкими ручейками и речушками растекающиеся по провинциям Чжили, Шэньси и Гэньсу, широкой дугой охватывающие Маньчжурию с юга.

-Только за прошлый месяц больше сотни лазутчиков поймали! — вздохнул Чичагов. — Слава Богу, за каждого, взятого живым, достойную плату объявили, вот китайцы и стараются. Но думаю, есть и те, кто просочился.

-Японцы уже перебросили в Китай практически всю армию, воевавшую в этих местах шесть лет назад, англичане мобилизуют колонии, люди Потапова видели даже канадцев, — дополнил Грибский. — Кроме того, в Вейхавей пришли все британские “Канопусы” и сейчас к каждому из них приписаны сразу два экипажа — английский и японский…

Гродеков ничего не ответил. Всё и так было ясно. Дыхание войны на Дальнем Востоке чувствовалось настолько явственно, что он вынужден был даже свернуть работы по строительству горного и металлургического заводов на разведанных залежах железа и угля в Аньшане, эвакуировать строителей и персонал к Нерчинску, на Березовское месторождение. Странно, что вместе с пониманием неизбежности войны к генералу не приходило гнетущее ощущение тревоги, даже несмотря на панические предсказания доброжелателей: “Оставят нас тут, в Маньчжурии один на один со всем миром, как полвека назад в Крыму!”…

Что-то незримо поменялось в империи, как будто какая-то глыба сдвинулась и освободила путь родниковой воде, стремительным потоком хлынувшей на иссохшую землю. Страшная беда, недород и голод, посещающие Россию с мрачной регулярностью, в этом году впервые были повержены с небывалой ранее решимостью. Всю зиму-весну-лето 1901 года по всей стране вдоль железных дорог строились амбары и элеваторы, которые сразу же брались под охрану войсками. Всем крупным хозяйствам уже по весне были выплачены задатки за ещё не выращенный урожай, определен порядок его транспортировки и хранения, избраны хлебные комитеты и назначены старосты. И когда в середине лета стало ясно, что полсотни губерний и десятую часть населения накроет голод, правительство отреагировало молниеносно. Вся торговля хлебом была объявлена государственной монополией, центральные и провинциальные газеты вышли с призывами “Все на борьбу с голодом!”, земства сформировали отряды волонтёров, готовых грузить, сопровождать и раздавать. Власти мобилизовали весь доступный гужевой транспорт настолько решительно, что даже в столице не осталось извозчиков. К пострадавшим селам и хуторам потянулись под крепкой охраной продуктовые обозы.