Стальная империя

Огинский так не мог. В 1868 году ему, амбициозному 18-летнему юноше и его семье, было нанесено оскорбление, которое не смывается и не забывается. В этот год третьего апреля мнением Государственного Совета они признаны в княжеском достоинстве с внесением в V часть Родословной книги: гофмейстер Высочайшего Двора, тайный советник Клеофас-Ирений Огинский из Козельска с сыновьями: Богданом-Михаилом-Францем и Михаилом-Николаем-Северином-Марком.

“Бывшие холопы даровали нам право носить наш родовой титул”, - горько усмехнулся отец, небрежно бросив на рабочий стол гербовую бумагу. А позже сын услышал глумливый шепоток на светском рауте: “Ну вот — выклянчили Огинские себе “светлости”. И это было последней каплей, разделивший его мир на “до” и “после”. Что-то сломалось в душе, а на месте излома выросло и буйно расцвело древо мщения, в тени которого он и жил все эти годы.

Каждый свой день после этого злопамятного вечера Михаил-Николай-Северин-Марк подвергал беспощадной ревизии: “Что сегодня я сделал, чтобы узурпаторам воздалось по заслугам?” Приговорив неблагодарных холопов своего рода — Романовых, он исступленно, настойчиво искал способы привести приговор в исполнение. И судьба любезно вознаграждала его за настойчивость.

Прослыв мизантропом даже среди симпатизирующих ему членов дворянского собрания, Михаил-Николай-Северин-Марк совсем не чурался светского общества, под сенью которого тихо дряхлел в дремотной неге некогда грозный род Рюриковичей. Великосветские сплетни, интрижки, делишки по устройству своей тушки и никаких державных амбиций. Печальное зрелище… Тем не менее, в этом человеческом утиле Огинский умело выуживал обиженных, оскорбленных и кропотливо строил из них собственную гвардию, скрепленную такой кровью, которую невозможно было уже отмыть. Настоящим кладезем среди князей были уроженцы Германии, с молоком матери впитавшие немецкое презрение к русскому разгильдяйству и невежеству.

Именно там, на земле Нибелунгов, он вступил в ложу “Великий Восток” и стал Фальком — соколом, украшавшим родовой герб Рюрика, познакомился ещё с одним “немцем”, выходцем из Франкфурта Джейкобом Шиффом, перебравшимся в Новый Свет и управляющим нынче банком жены Kuhn, Loeb & Co. Это была феерическая встреча. Оба одинаково презрительно смотрели друг на друга, но ненависть к правящей династии Романовых творила чудеса, объединяла и превращала в союзников тех, кто без неё гарантированно были врагами. Немецкие и французские масоны открыли для Огинского плотно закрытые двери влиятельных персон “цивилизованного мира” и обеспечили связями, позволяющими ставить по-крупному, переведя в лигу игроков, осуществляющих ходы чужими судьбами, постоянно находясь в тени, заставляя убивать и умирать других. Благодаря братьям по ложе, Огинский жадно изучал опыт тайных операций византийцев и венецианцев, иезуитов и масонов. И когда в 1880 динамит Халтурина разнес целый этаж Зимнего, а в 1881 году бомба Гриневецкого поставила точку в земной жизни Александра II, полиция так и не смогла найти источники столь щедрого финансирования народовольцев и следы организаторов идеальных условий для террора.

Своим прекраснодушием в деле достижения всеобщего равенства и братства посредством лишения жизни абсолютно незнакомых, “неправильных” людей и игнорирования “попутных жертв” среди “правильных”, бомбисты-мазохисты Фальку были искренне противны. Их цель — убить всех плохих, чтобы остались одни хорошие — казалась Quelle folie — каким то безумием. Для Фалька-Огинского террор всегда был средством смены правящей фамилии и только. К тому же, фанатики — плохие подпольщики и отвратительные хранители тайн. Поэтому операцию под Борками он провел практически в одиночку, чуть не угробив всю императорскую семью и факультативно пропихнув в высшие эшелоны власти амбициозного, хотя и по-плебейски сварливого Витте. Его так отчаянно лоббировали французские банкиры, за него так ходатайствовали братья по ложе! Но он в этой игре в результате оказался явной ошибкой. Неуправляемый, капризный, своевольный и потому опасный, как и бомба на яхте “Штандарт”, заложенная еще на стапелях в Германии. Задумано было красиво. Корабль — идеальное место внезапной скоропостижной кончины монарха и приближенных. Техника не подвела. Вмешался Его Величество случай, регулярно меняющий идеальные планы, в виде какого-нибудь шустрого мичмана, оказавшегося не в то время не в том месте. Ну а бомбометание в Баку — это уже нервный срыв. Гештальт — страшное слово и жуткое ощущение, вынуждающее терять ясность мышления и совершать глупости, если его не закрыть. Такое более не повторится. Теперь всё поменялось.