Стальная империя

Документом, подтверждающим столь высокое предназначение армии и флота, стал рескрипт «Гундзин тёкую», изданный императором Муцухито в 1882 г., обращенный к солдатам и матросам. Задуманный как официальный моральный кодекс для всех военнослужащих, он трактовал главные добродетели, которые должны быть присущи японскому воинству в традициях «бусидо». От «бусидо» его отличали два момента: во-первых, военная служба определялась в категориях абсолютной лояльности по отношению к императору, во-вторых, «милитаристские добродетели» подавались в виде сакрализованной доктрины, исходящей от высшего религиозного авторитета. Поэтому провозглашенные в рескрипте моральные принципы преподносились как священные обязанности. Для того, чтобы усилить близкие узы между армией и императором, Муцухито вручил этот рескрипт военному министру лично во время специальной церемонии во дворце.

Подчёркивая важность этих связей, император со времен японо-китайской войны не снимал военную форму и всячески демонстрировал свою жёсткость, хотя на фоне суровых соратников выглядел образцом либерализма, легко амнистировал противников, как живых, так и исторических. Оцените: император пришёл к власти, свергнув военных правителей, сёгунов из рода Токугава. Но после победы он посещает фамильное святилище Токугава. И один из представителей свергнутой династии тут же включается в учебник этики для начальной школы как образец, «делать жизнь с кого». Почему? Потому что глава государства «призван обеспечить не только территориальное единство», но и «связь времён».

Понимая, что на одних штыках не усидеть, император Муцухито немало времени уделял сплочению гражданского общества. В результате была провозглашена «Конституция великой Японской империи» – Дай Ниппон тэйкоку кэмпо, вошедшая в историю как «конституция Мэйдзи», обнародованная с большой помпой 11 февраля 1889 г.

Кропотливая интеграция японского общества вкупе с концентрацией в одних руках всех ресурсов государства дали невероятный рост всех показателей, по которым можно судить о развитии страны. Даже средний рост подданных увеличился на сантиметр. Страна, которую европейцы презирали, как варварскую (император Николай II называл её жителей «макаками»), стала вровень с мировыми державами.

Непривычная публичность императора Муцухито, как паровоз, тащила за собой гласность всей остальной политики, ранее наглухо закрытой от простых людей. Количество газет за 30 лет увеличилось почти в тридцать раз, а журналисты постепенно стали завсегдатаями более-менее значимых мероприятий. Японская элита привыкала жить в стеклянном дворце, где каждый шаг или неосторожное слово становились поводом для широкого обсуждения и могли привести к самым неожиданным последствиям.

Но сегодня, 15 апреля 1902 года, никаких газетчиков в западной приёмной императорского замка тодзай-но-тамари не ожидалось. Начало военных действий на континенте против одной из самых крупных европейских держав решено было не предавать огласке до первых победных реляций. До приёма у императора оставалось не более часа. Предшествующая ему суета уже была завершена. Человеку, скромно расположившемуся в уголке аскетичного зала, никто не мешал работать, то есть – думать. Именно это занятие было его основной обязанностью во время всей пожизненной государственной службы. Не избавлен он был от этой ноши и сейчас, несмотря на весьма почтенный возраст.

Маркиз Ито Хиробуми в японском ареопаге занимал почётное место гэнро – личного советника императора. В далёком 1867 году он был произведён в ранг гоятои и официально стал самураем, а уже через год, в ранге санъё, будучи советником правительства, присутствовал на переговорах Муцухито с иностранцами и писал проект Конституции Японии. К началу ХХ века Хиробуми собрал все мыслимые награды, побывал на всех высочайших государственных постах. Забрался, образно выражаясь, на самую вершину Фудзи и даже обрёл покой, всё чаще замечая, что молодое поколение относится к нему, как к памятнику – уважительно, но отстраненно. И если бы не эта поездка в Россию…

Во время первой, неофициальной аудиенции, назначенной в ослепительно солнечный осенний день в октябре 1901 года, маркиза поразили глаза русского царя. Он прекрасно понимал, что нарушает этикет, откровенно разглядывая Его Величество, но не мог ничего с собой поделать. Эти глаза жили отдельно от всего остального облика и никак не могли принадлежать молодому тридцатилетнему мужчине. Впрочем, не только глаза. Слова императора России тоже принадлежали “не мальчику, но мужу”… Слушая его, Ито явственно представил себе медведя – казалось бы, неповоротливого и ленивого, сонного и неуклюжего, а на самом деле – стремительного, ловкого и беспощадного хищника.

– Проезжая по Транссибирской магистрали, Ваше Величество, я был поражен объемами строительных работ, которые мне удалось видеть из окна поезда, – наклонился в ритуально-низком поклоне Ито, – позвольте выразить вам своё восхищение…