Стальная Хризантема 1. Вредители

Для отца, особенно если он был в Осаке, казалось очевидным, что их дружба закончится взаимовыгодным браком. Но сейчас, наедине с девушкой, Кимитакэ понимал ― дело тут сложное, и неясное, и нескоро оно прояснится.

***

― Я очень рада, что ты зашёл,― сказала Соноко и подала ароматную чашку,― Успеваешь порисовать?

― Совсем немного. Чем больше пишу, тем больше стесняюсь написанного. И в последние дни со мной случилось, так сказать, немало странного. Столько всего делал в жизни, что было не до искусства.

― Ты не представляешь, какое редкое у тебя увлечение,― сказала Соноко,― У большинства парней даже в элитной школе, вроде твоей, увлечений нет вообще или это какая-то мужская дурь вроде кэндо или мотоциклов. А что до каллиграфии ― хотя уроки есть, но многие уверены, что каллиграфов больше не осталось, они вымерли вместе с бродячими монахами-заклинателями духов. Моя одноклассница на днях спросила меня, кто тот парень, с которым меня видели возле твоей школы. Я ей сказала, что ты молодой писатель. Надеюсь, ты не против. Понятное внушает больше уважения.

― Может оказаться, что уважения будет и меньше,― заметил Кимитакэ,― В нашей стране писателей презирают. Люди вроде моего отца готовы смирится с каллиграфией ― потому что её требуют от тех бумаг, которые они пишут. Но они при этом это гордятся, что в нашем роду нет ни художников, ни писателей.

― Это только мнение. У нас немало и тех, кто думает иначе. Разве просто так писателей называют на “сэнсэй”, как врачей или учителей.

― Да, но мне-то приходится жить под пологом мнения родителей. В трамвае просто отдыхаешь душой, а в школе я готов ночевать.

― А как ты думаешь, откуда в нас такое презрение к литературе? Многие писатели где-то служат. И в отличии от художников, им не нужна отдельная мастерская, провонялась скипидаром.

― Я думаю, чиновники опасаются конкурентов. Они догадываются где-то на донышке сердца, что управлять народом ничуть не сложнее, чем развлекать читателя. Конечно, результат обычно непредсказуемый ― но он и в искусстве не особенно предсказуем. На высших ступенях мастерства сам автор не может понять, хорошо получилось или дурно. Пусть историки решают, оценивают и переоценивают ― потому что ни управлять народом, ни даже развлекать читателя они всё равно не способны. Даже если книгу историка читать интересно ― обычно это заслуга главного героя, который был настолько великолепен, что за ним остаётся только записывать. А они ведь никогда не станут такими героями. Так и будут изучать бумаги, поступившие снизу и составлять бумаги, которые идут наверх.

― Разве не к такой готовят в школах вроде твоей и моей?

― Я думаю, кто-то может выбрать и военную службу, а может и в политику пойдёт. Будет избираться в какие-нибудь советы и парламенты.

― А думаешь, военная служба чем-то отличается от того, что делают чиновники?

― Конечно. Ведь чиновники служат стране, а армия ― императору. Чиновник рискует благополучием, а офицер ― жизнью.

― Ты же понимаешь, что это пропаганда?― заметила Соноко.― Что вас просто заманивают на флот и в армию? Привлекают престижем и красивой униформой ― потому что по деньгам ничего особенно предложить.

― А как тут обойтись без пропаганды? Нужно же донести до населения, что оно должно делать и кому подчиняться, чтобы страна спасалась и процветала.

― Никак не обойтись без пропаганды,― заметила Соноко,― потому что традиция безусловной преданности императору ― выдумка. И ты знаешь об этом не хуже меня.

― Я слышал, что коммунисты такое говорят. Но доказать не могут.

― А тут и доказывать нечего. Нет ни одного документа времён сёгуната или даже более ранней эпохи, когда император был в полной силе, в котором было бы написано, что самураи подчиняются императору, Все они подчинялись главе клана и приходили на войну, только если самому государству угрожала опасность.

― Или не шли,― заметил Кимитакэ,― Даже при сёгунате это было необязательно.

― Да на нас никто и не нападал. И сейчас бы не напали, если бы мы в Пёрл-Харбор не полезли. Вся это безусловная преданность никакая не национальная идея. Это просто придумка и случайное совпадение!

― Ну а как по другому-то жить в наше время, когда и армии массовые, и техника сложная? Человек же не знает, как работает паровоз ― но всё равно может доехать на поезде из Токио в Осаку и обратно. Безопасность путешествия гарантируют наши национальные железные дороги. Точно так же и безопасность государственной политики гарантирует император. Пока он есть ― можно не опасаться, что политики чего-нибудь поломают.

― Да причём тут паровозы! Это просто лозунг, и точно известно, когда его придумали. Вспомни, сколько лет было императору Мэйдзи в момент реставрации?

― Шестнадцать. Наш с тобой ровесник.