Стальная Хризантема 1. Вредители

― Некоторые люди не только ждут, но и готовы сами менять эпоху. А некоторые не против, чтобы их на фронт отправили. Это называют героизмом ― хотя что героического в послушании? Самураев древности на войну никто не посылал ― они сами туда шли, оставляя за собой опустошённые земли.

― От меня больше толку в тылу. И не надо говорить, что все просто подчиняются. Я знаю людей, которые живут по-другому.

― Ты что, тайное общество какое-то отыскал? И тебя туда даже приняли..

― Тайные общества у нас вообще-то запрещены,― напомнил Кимитакэ,― Времена-то военные.

― Разве есть преграды для настоящих патриотов?

― Всё не так просто, как тебе кажется.

― ..И в этом обществе настоящих юных патриотов,― Соноко торжествующе заулыбалась,― есть девушка, да? Она намного лучше, чем я. Ты не можешь выкинуть её из головы. И ты мечтаешь отличиться перед ней, быть с ней или хотя бы умереть за неё. Это за такую, как я умирать не интересно!

Она говорила и говорила, но в голосе не было ни злобы, ни даже ревности. Совсем напротив, щёки раскраснелись, глаза блестели, а само лицо выражало торжество и триумф, ― как будто она только что лично утопила целую эскадру американских кораблей.

― Не надо фантазировать!― произнёс Кимитакэ.― Нет никакой другой девушки!

― А кто же тогда есть в этом тайном обществе?

― Я не могу отвечать на вопросы о твоих же фантазиях.

― Ты не можешь сказать. Ты не решаешься сказать!

― Я всегда говорю то, что есть!

― Хорошо, я делаю вид, что тебе поверила!

23. Ода д’Аннунцио

Что-то странное случилось в комнате. Всё те же светлые стены, всё тот же стол, всё тот же светильник. Всё те же двое за этим столом. Всё те же окна, заклееные для светомаскировки газетами.

И всё равно что-то в ней изменилось. Как будто над столом только что пролетел призрак. Призрак давно исчез, ты уже сомневаешься, действительно ты видел то, что видел ― а комната уже всё равно другая.

― По пути сюда я читал старый журнал,― нарушил молчание Кимитакэ,― и вдруг вычитал, что умер д'Аннунцио. А я и не знал.

― Я слышала фамилию, но не слышала, кто такой. Судя по фамилии и известности, могу предположить, что это не какой-то твой родственник.

― Это такой крупный современный итальянский писатель. Хотя судя по тому, что умер и в старости ― больше не современный. Он умер, оказывается, ещё в тридцать восьмом.

― Ну, мне тогда было лет десять. В том возрасте я любила только стихи про зверушек, написанные женским письмом. Давай, рассказывай, что за деятель.

― Для начала ― цитата.― Кимитакэ развернул журнал и начал зачитывать:― “Достигнув осуществления в своей личности тесного слияния искусства и жизни, он открыл на дне своей души источник неиссякаемой гармонии. Он достиг способности беспрерывно поддерживать в своем уме таинственное состояние, рождающее произведение красоты, и мгновенно преображать в идеальные образы мимолетные впечатления своей богатой жизни… Обладая необычайным даром слова, он умел мгновенно передавать самые неуловимые оттенки ощущений с такой рельефностью и точностью, что иногда только что выраженные им мысли, теряя свою субъективность благодаря удивительному свойству стиля, казались уже не принадлежащими ему… Все слушавшие его в первый раз испытывали двойственное впечатление — восторга и отвращения…”. Как нетрудно догадаться, это он о себе.

― О-о-о! А он умел себя похвалить!

― Он родился во время шторма на борту бригантины “Ирена” ― во всяком случае, так ему запомнилось это событие. Рос на юге Италии, где щедрое солнце и беспечная нищета, козы пасутся в античных развалинах, а деревянные статуи святых рыдают сверкающей кровью. Даже самые простые моряки и крестьяне тех мест страшно горды и суеверны, и крепко ценят то, что переводится с итальянского как “святой трепет ужаса”. Чтобы их впечатлить мало парижских измен или немецкого любовного соперничества: непременно нужно, чтобы двое прекрасных юношей претендовали на внимание ещё более прекрасной дочки мельника, и потом один соперник заколол другого ножом, и ему за это отрубили голову, а его сестра умерла от несчастной любви к этому убитому, а сама девушка после такого ушла в монастырь, у неё открылись стигматы и она тоже потом умерла. Вот почему творчество Д’Аннунцио так непровдоподобно при чтении и так поражает, поставленное на сцене.

― Теперь ясно, отчего в Токио его так плохо знают. Для нашего чопорного города он слишком кансайский. Весь тираж расходится, не покидая Осаку.

― Соглашусь, наши новейшие писатели слишком серьёзны и ничуть не итальянцев не похожи. Есть конечно какие-то проблески у Танидзаки-сенсея, но и у него женские персонажи больше грозят скандалами, чем их устраивают.

― В этой области я тебе доверяю. Но мне у Танидзаки очень “Наоми” понравилась. Так здорово читать, как эта школьница взрослого инженера унижала!