Стальная рапсодия

Я высунулся как можно больше из башни и увидел, что командир батальона куда-то бежит, если, конечно, это движение можно было назвать бегом. Местность была труднопроходимая. Болото. Я чувствовал: ребята, сидящие в танках, горят сейчас желанием узнать, что же все-таки случилось. Но они не задали ни единого вопроса. Может быть, помнили запрет выходить на связь с командиром, а может, просто догадывались, что я знаю об этом не больше их.

Я опустился на свое сиденье и отдался во власть размышлениям. Было о чем подумать. Мелькнула мысль и о том, что учения уже, наверное, окончились, теперь мы возвратимся в гарнизон и начнем чистить технику. И что на это, если даже вкалывать по-настоящему, уйдет все завтрашнее воскресенье.

— Командиры рот, взводов и командиры танков — к командиру батальона! — неожиданно услышал я в наушниках.

Быстро соскочив с танка, я тут же по щиколотку погрузился в жижу. С трудом выбравшись на твердое место, заметил, что и другие тоже пробираются к холму. Сошлись мы на маленькой поляне и встали по стойке «смирно», ожидая, что будет дальше.

Командир батальона сел на пенек. Мы ждали, что он нам скажет. Прошла минута, прежде чем командир батальона отдышался и начал говорить:

— Объявлена учебно-боевая тревога. — На мгновение он замолчал. На его лице было написано, что он хочет как можно быстрее дать нам подробные указания.

И в это время я попросил у него:

— Товарищ надпоручик, разрешите моим командирам танков и взводов уйти.

Он разрешил.

Я повернулся к четаржу Метелке:

— Возьмите наших людей и быстрее к танкам. Их надо немедленно вывести на дорогу. Я почти уверен, что время нам начнут измерять именно с этой минуты. И не дайте себя обогнать надпоручику Бидло. Он всегда хочет быть первым.

Метелка потихоньку свистнул, и мои ребята, как будто это было у них заранее отработано, повернулись и поспешили прочь. Быть первыми на шоссе — большое преимущество.

Когда они исчезли, другие командиры рот начали просить разрешения, чтобы и их подчиненные могли уйти.

Остались мы около командира батальона втроем, и каждый из нас наверняка думал о соревновании, которое развернулось теперь между нашими экипажами.

Командир батальона дал указания и спросил, все ли нам ясно.

— Абсолютно все! — ответили мы в один голос.

Но уточнить некоторые детали все же пришлось. Это заняло совсем немного времени, так что через минуту мы выбежали на шоссе, где уже стояли танки с заведенными двигателями.

Мы направились в район, где не раз отрабатывали свои действия при объявлении учебно-боевой тревоги. Но теперь мы ехали туда не из гарнизона, что было для нас новым.

Признаюсь, для меня нет более прекрасных звуков, чем звуки работающего хорошо отлаженного механизма. Вы все время едете вперед и не слышите ничего, что заставило бы вас забеспокоиться. Грохот гусениц танков — это песня. Да что там песня — симфония!

Неожиданно мне пришло в голову, что мы по сравнению с другими ротами находимся в невыгодном положении. В моей роте начал свирепствовать грипп, несколько человек были больны, и, несмотря на всевозможные комбинации, у меня не хватило экипажа для одного танка. Я оставил в казарме тот экипаж, в котором болел водитель. Командир батальона неохотно согласился на это, но ничего другого сделать было невозможно.

Учение — это одно, а боеготовность — другое, и в случае тревоги выехать должны все танки. Это означает, что из района, в который мы теперь направляемся, нужно возвратиться снова в гарнизон и пригнать танк. Что поделаешь, может, я и окажусь последним, но у меня должны быть все танки.

В район сбора при объявлении тревоги мы прибыли, когда уже начало смеркаться. Но и в полумраке, среди суеты хозяйственников, которые развозили боеприпасы, я распознал стоявший в стороне танк. Наш танк. Не знаю, отчего так бывает, но, когда нужно, и в таком скоплении одинаковых стальных машин безошибочно узнаешь свою. Даже в полумраке.

Я выскочил из своего танка и побежал к нему. У гусеницы переминался с ноги на ногу Пецка. Увидев меня, он вытянулся и отдал честь.

— Что вы здесь делаете? — спросил я его.

— Жду вас, — ответил он. — Уже час.

— Вы больны и должны находиться в санчасти.

— Но ведь объявлена тревога, — удивился он и добавил: — Температура у меня нормальная.

Тыльной стороной ладони я прикоснулся к его лбу. Он действительно не был горячим.

В сущность всего происшедшего я еще не вник. И вот, когда я мысленно решал, послать ли мне Пецку обратно в санчасть или оставить его здесь до отбоя тревоги, к нам подбежал свободник Гисек.

— Товарищ поручик, Пецка украл мой танк! — сообщил он, обратившись ко мне. В эту минуту он напоминал ябедника.

— Ты болен и должен лежать в санчасти, — повторил ему мою сентенцию Пецка. — Всем танкам при объявлении тревоги надлежит выехать в район сбора, иначе мы будем бледно выглядеть.

— Он угнал мой танк! — продолжал настаивать на своем Гисек, но теперь уже громким голосом.

И до меня наконец дошло.

— Вы приехали на этом танке? — спросил я Пецку.

— Да.

Я представил себе покореженные тумбы и еще кое-что похуже и поспешно выпалил:

— Все было нормально?