Стальная рапсодия

— Уже идет, — сообщил я четаржу Метелке. — Даю вам на объяснение три минуты, нет, две, — уточнил я. — А теперь бегите, нечего ей здесь понапрасну торчать.

Я проследил, уложится ли он в отпущенное ему время. Он затратил всего на минуту больше.

— Что она сказала? — спросил я, когда машина отъехала и четарж подошел ко мне.

— Что за меня она вышла бы замуж, даже если бы свадьба откладывалась три раза.

— Перестаньте бахвалиться. Отвечайте на вопрос по существу, — остановил я его.

— Она все устроит, абсолютно все, — сообщил он с гордостью.

Между тем командиры танков и водители начали подходить к котлу. Каждый подставлял свою алюминиевую кружку, и повар наполнял ее кофе до половины. Во многих случаях эта половина была весьма приблизительной, потому что из-за темноты часть напитка не попадала в кружку.

Через несколько минут поступил приказ начать марш.

— Что же это такое?.. — запричитал Малечек, запуская двигатель. — Ведь я не женюсь теперь вовремя, и малышка будет испытывать из-за этого затруднения до конца жизни…

— Ничего, все будет нормально, — попытался я его успокоить и скомандовал: — Вперед!

— Вперед! — повторил после меня Малечек, и голос его прозвучал в моих наушниках необычайно взволнованно.

Глава 22

И снова лязг гусениц, шум мотора…

Наступило пасмурное утро. Мимо нас проезжали автобусы, везущие детей в школы. Школьники махали руками, и танкисты смотрели на них с улыбкой и чувством гордости, хотя в то время мы еще не знали, как закончится наше сражение с расстоянием и временем.

На маленьком привале мы поели свиной тушенки и запили ее жидкостью, лишь отдаленно напоминающей чай, но имевшей, однако, одну приятную особенность — она была горячей. По телу разлилось приятное тепло. Кто-то из солдат даже заявил, что не может быть, чтобы в ней не было рома.

Я влил в себя эту жидкость, обжигая пищевод, и побежал к своим танкам. Один из водителей пожаловался, что у него плохо тянет двигатель. С помощью поручика Прушека мы сумели быстро устранить неисправность.

Малечек ходил около гусениц с видом, будто его, кроме соединительных пальцев, шестерен и траков, ничто не интересует.

Вскоре мы продолжили движение.

С чувством удовлетворения я выглядывал из башни своего танка и наслаждался красотой ничем не нарушаемой езды. При этом я совсем не обращал внимания на холодный ветер, который время от времени бросал мне в лицо неприятную смесь снега с дождем.

На одном из поворотов, когда я не мог не проверить, все ли в порядке за моей спиной, я посчитал машины и оцепенел от ужаса. Одного танка не хватало. Я быстро посчитал снова и опять недосчитался одного танка.

Между тем колонна миновала поворот, и я перестал видеть ехавшие за мной танки. «Наверное, ошибся», — подумал я, с нетерпением ожидая, когда будет следующий поворот.

Я смог бы, конечно, приказать по радио, чтобы все мои командиры танков доложили о себе, и я бы сразу понял, ошибаюсь или нет. Но делать это мне не хотелось. В батальоне сразу узнают, что у нас не все в порядке.

Поворота все не было, мы, как по закону подлости, въехали на длинный прямой участок дороги.

«Это я что-нибудь перепутал, — убеждал я сам себя. — Если бы у кого возникла неисправность, то командир танка мне бы сразу сообщил»„.

Подходящий поворот появился только через четверть часа. Я еще раз внимательно пересчитал танки и убедился, что не ошибаюсь. Одной машины действительно не было.

Теперь уже не оставалось ничего иного, как выставить себя на позор и всеобщее осуждение.

— Я — Шестой, — сказал я в микрофон, и в моем голосе уже не было никакой самоуверенности. — Дайте о себе знать.

Командиры танков доложили как положено, и я установил, что нет Двенадцатого. Разумеется, кого же еще не будет? Десятника Пехачека, свободника Гисека и воина Пецки!

— Двенадцатый сошел с шоссе, — доложил командир Тринадцатого.

Я мысленно решил, что не прощу этого Пехачеку. Съехать с шоссе из-за неисправности — это может случиться с каждым. Но не доложить… Это уже безобразие!

Лучше всего было сейчас развернуться и поехать назад — установить, что случилось. Но этого нельзя делать. Инструкции ничего подобного не разрешают.

— Двенадцатый, отзовитесь! — крикнул я почти умоляюще и напряженно ждал ответа.

Ничего.

Колонна продолжала движение. Я еще несколько раз выходил в эфир, но все напрасно. Приятного было мало, и это, наверное, сразу угадывалось по моему голосу, потому что командир батальона произнес:

— Спокойно, Шестой, о них позаботятся!

Наступил полдень, солнце с трудом, очень несмело пробило тучи. Нетрудно было догадаться, о чем сейчас думали танкисты: что будет на обед и когда он будет. Но мои мысли были заняты совершенно иным. У меня потерялся один танк! Где он?

Потом я наконец услышал:

— Докладывает Двенадцатый.