Стальная роза

– Люди говорят, я даю тебе слишком много воли, – усмехнулся Юншань, осторожно проведя ладонью по светлым волосам жены. – Это верно. Просто я слишком сильно тебя люблю, чтобы держать в клетке наших установлений. Ты – не ханьская женщина, живущая в этой клетке от рождения до смерти. Я вижу твою душу, любимая. В ней нет места понятию «мужа нужно любить, кто бы он ни был, потому что так положено». Если ты не испытываешь настоящей любви, никакое чувство долга не заставит тебя… её изображать, даже очень искренне и талантливо. Пусть это особенность западного воспитания, но признаюсь честно, она мне нравится больше, чем наше «так полагается»… Отец женил меня по сговору, невесту я впервые увидел только на свадьбе. Ни единого дурного слова о ней сказать нельзя, она была образцовой супругой, но когда она умерла… Я не почувствовал ничего, кроме жалости к детям, которым придётся расти без матери. Тебя я выбрал сердцем. И теперь вижу разницу между «так полагается» и… чем-то настоящим, идущим от души.

– У меня было не так.

– Ты любила мужа, я знаю.

– Он получил выгодный заказ, – Яна удивилась сама себе: до сих пор воспоминания об этом чёрном эпизоде всегда сопровождались приступом душевной боли и слезами, а сейчас она говорила со спокойной грустью. – Собрал подчинённых, чтобы раздать им указания. Вот тут его и прихватило, у всех на глазах… Он умер почти мгновенно, без мучений. Но я… почувствовала себя так, будто умерла вместе с ним. Я ходила, работала, дышала только ради сына, долго ещё не жила по-настоящему… Через пару лет отпустило, но всё равно я запрещала себе думать о ком-то, кроме моего мальчика. Пока мы с тобой не встретились…

– И ты тоже выбрала меня сердцем, – Юншань завершил недоговоренную фразу. – Судьба?

– Да. Судьба.

– Значит, нам нужно быть особо благодарными ей за то, что позволила нашим путям пересечься. Мы уже дали друг другу так много…

– От меня у тебя больше неприятностей, чем хорошего, – вздохнула Яна.

– Переживу, – заверил её супруг. – Жизнь, в которой не происходит ничего неожиданного, знаешь ли, тоже надоедает.

– Потому ты согласился на переезд?

– У меня не было выбора. Мне вручили предписание и назвали день отъезда обоза. Но сказать по правде, я обрадовался… Наверное, я не самый обычный хань; мне не нравится жизнь, в которой годами ничего не меняется. Должно быть, бабушкина кровь сказывается, она была сяньби, – засмеялся мастер.

– Но нам предстоит жить среди самых обычных хань, – вдохнула жена. – Это для моего народа мнение соседей второстепенно, здесь оно очень важно, я уже поняла. Всё равно придётся носить маску.

– Невеликая цена за право хотя бы у себя дома жить так, как нам нравится.

– Ты – моя жизнь, – прошептала Яна, чувствуя, как снова подступает безумие, с которым ни один из них ничего не мог поделать. – Но я знаю так мало слов, чтобы сказать об этом…

– Лучше покажи.

Он сказал это без малейшего намёка на скабрезность и без всякого юмора. И в его глазах отражалось то же безумие.

Огонь, зажжённый от одной искры, горел в их душах, то сжимаясь до размеров маленького тёплого камелька, то разгораясь до жара кузнечного горна. Для них обоих всё было кристально ясно.

Они – дети этого огня. Никуда им друг от друга уже не деться.

Он снова выпил и наслаждался покоем: жена не рисковала надоедать ему, находящемуся во власти вина, своими нотациями.

Разумеется, он уведомил её о жалобе. Разумеется, были гневные вопли и требование «поставить этих наглых простолюдинов на место». Разумеется, он выпил достаточно, чтобы как следует рявкнуть на супругу и посоветовать ей вести себя, как подобает знатной даме, а не торговке рыбой. На том семейная сцена себя исчерпала: оскорблённая в лучших чувствах жена, не желая нарываться на рукоприкладство, немедленно удалилась к себе в комнату. Страдать.

Ничего, ей полезно. Некоторое количество страдания в глуши должно пойти ей на пользу.

В конце концов, он терпел слишком долго. Не из любви – какая может быть любовь к злобной стерве? – но из уважения к её во всех отношениях достойной матушке.

Мелькнула мысль: а может, отправить старшую к бабушке? Через десять дней должен быть караван в Лоян, отправить девчонку с подобающим сопровождением, пока не заразилась неутолимой злобой. Малышка Юй – тихая книжная девочка, способная часами читать или упражняться в каллиграфии. Она почти не общается с матерью и сестрой, и за неё сотник Цзян был спокоен. А вот старшую нужно спасать, если ещё не поздно.

Крик и ругань вспороли тишину, словно разбойник, потрошащий тюк с товарами. Прислушавшись, сотник с крайним неудовольствием узнал, помимо голоса своей благоверной, писклявый голосок старшей дочери.

– Ведьма! – вопила девчонка. – Все говорят, что ты ворожишь, забирая себе удачу от других людей. Но чтобы у меня… Колдунья! Я отцу расскажу!..

– Как ты смеешь повышать на мать голос, мерзавка?!!

– Смею! Мне шестнадцать, а я не замужем, и всё из-за тебя!

Вместо ответа раздались звуки пощёчин и визг: мать принялась учить потерявшее берега детище дочерней почтительности.

Так. Это непотребство нужно пресечь, и немедля.