Стальная роза

«Несчастный, опозоренный, но свободный, богатый и… живой, – с усмешкой подумал наместник, покидая возвышение. – Нет, право же, интересно, за что на самом деле ты её прибил, после стольких-то лет терпения? Неужто так обиделся за дядю? Ой, не верю. Скорее, ты предпочёл жизнь с позором… чему? Неужто позорной смерти?.. Но что бы я ни думал, ты обставил дело так чисто, что я весь исхожу завистью…»

Наместник восхищался совершенством во всём. Как оказалось, даже в преднамеренном убийстве.

Харчевенка у ворот славилась дешевизной подаваемого вина. Кислое, с привкусом сушёных слив, оно драло горло и делало слабыми ноги, но голова до поры оставалась ясной. Некоторые несознательные личности, правда, умудрялись и им набраться до бесчувствия. Кузнецам набираться было ни к чему, им завтра с утра работать, а вечером ещё от жён достанется – за перегар. Но, право слово, происшествие в доме сотника требовало обстоятельного обсуждения. А как обсуждать на совсем уж трезвую голову? Обязательно нужно немного «подогреться», чтобы не было так боязно. Как бы ещё беда, постигшая сотника, не аукнулась кузнецам.

– Всё-таки наше бабьё верно судит, – сказал старик Чжан. – Старуха у меня умная, сразу смекнула, что та жалоба – не повод вешаться. Самое большее, поругалась бы с мужем лишний раз. Даже до мордобоя бы не дошло. Нет, тут что-то пострашнее будет. А что?.. Только Небу это и известно.

– Может, она и вправду ведьмачила? – предположил Ляо. – И того… до дочек добралась со своей ворожбой? Я б тоже, если что, за детей бы вступился.

– Мы этого не узнаем, – рассудил мастер Ли. – Вряд ли кто-то из нас наберётся наглости расспрашивать сотника, а сам он… На его месте я бы тоже унёс эту тайну в могилу.

– А твоя жена что говорит?

– С каких это пор ты стал интересоваться мнением чужих жён, Ляо? – усмехнулся мастер.

– Интересно ведь, как о таком на западе судят.

– Моя жена сказала: детей, мол, жалко, а её – нет.

– А сотника ей не жаль?

– Она сказала, что сотник нуждается не в жалости, а в сочувствии.

– Суровые люди живут там, на западе…

– А то! Говорят, то ли у персов, то ли у арабов и вовсе муж может жену зарезать, и ему ничего за это не будет… Дикие нравы! – проговорил мастер Шу.

– Вот что, мастера, думаю, на сегодня хватит, – проговорил мастер Ли. – Что случилось, то случилось, от наших пересудов никому лучше не станет. Расходимся по домам.

«И нечего имя сотника по харчевням мусолить, – добавил он мысленно. – Этого он точно не заслужил».

До экзамена оставалось ещё три дня, и жена по вечерам запиралась в кузнице, работала над загадочной «третьей безупречной вещью». Ей помогал только сын. Попытки осторожно расспросить малого были безуспешны: хитрый мальчишка загадочно улыбался и говорил, что, мол, мама просила хранить тайну. Юншаня это начинало беспокоить. Не из-за таинственности, а из-за того, что супруга возвращалась из кузницы, словно выкрученная и хорошенько отжатая тряпка. Она не уставала так, когда творила булат и клинки. Происходило что-то непонятное. Добро бы просто выматывалась. Тонкая работа – а мастер Ли готов был поклясться, что работа именно тонкая – требовала иной раз куда больше сил, чем махание тяжёлой кувалдой. Нет. Она на некоторое время словно выпадала из потока жизни. Возвращали её, как правило, домашние заботы, а к ночи она и вовсе становилась прежней. Но следующим вечером всё повторялось.

Юншань два дня приходил под дверь кузницы и слушал, как гудело пламя в горне, как стучал её молоток, как шипел в кадке с водой раскалённый металл, как мать тихонько переговаривалась с сыном на родном языке. Но на третий день, последний перед испытанием, жена пошла в кузницу одна. Притом вид у неё был нездоровый. Не заболела ли? А может, понесла дитя, но не хочет сознаваться, чтобы не отстранили от экзамена? Тайны тайнами, а он обязан знать, что происходит с любимой женщиной.

Дверь изнутри запиралась на деревянную задвижку. При большом желании и некотором умении открыть её было несложно, благо задвижка хлипенькая, не чета внешнему замку. Юншань справился без лишнего звука. Он и вошёл бы бесшумно, да подвела хромота.

Жена стояла у верстака, на котором обычно правили ножи, и что-то сосредоточенно начищала тряпочкой с мокрым песком. Услышав его шаги, вздрогнула, обернулась.

По её лицу катились крупные слёзы, проложившие мокрую дорожку в пыли и копоти.

– Я знала, что ты не утерпишь, – она улыбнулась сквозь слёзы.

– Что с тобой? – мастер не на шутку испугался.

– Ничего страшного, любимый. Это… Вот… – жена показала ему почти готовую… «безупречную вещь», и мастер понял, что Янь понимала под безупречностью. – Отец говорил, если не вложишь частичку души, ничего не получится.

– Не боишься, что вот так всю душу без остатка вложишь? – страх всё ещё не отпустил его.