Стальная сеть

За столом вся компания сидит: поручик Бургачёв, его подружка Елизавета, и мой шеф — Викентий Васильевич. Напротив поручика, в одиночестве, сидит репортёр из газеты. Знакомый — тот самый Иванищев, полицейский агент. Весь прилизанный, чистенький, прямо пай-мальчик. У стенки фотоаппарат на ножках приткнулся. Как видно, для новостей в газету приготовили.

Все чай пьют, с пирогами. Во главе стола, рядом с шефом, дама. Немолодая, но выглядит симпатично. И одета хорошо. Сразу видно — хозяйка.

Вошёл я, доложился: так и так, офицер Найдёнов принёс пакет из участка.

— Проходите, молодой человек! — говорит хозяйка. — Выпейте чаю. Мы здесь просто, по-домашнему.

Шеф мой пакет взял, на стол положил. А девица Елизавета меня увидела, так из-за стола и вскочила. Подбежала ко мне:

— Ах, какой милашка! Какая прелесть! — и к моему попугаю Микки руки тянет.

Микки клювом щёлкнул, девица взвизгнула.

— Ах, что за птица! Можно его подержать?

— Это попугай, — говорю. Ну вот как поручик эту Лизавету выдерживает? У неё голос двести децибел по шкале Рихтера. — Зовут Микеша. Питается орехами.

— Ой, какое чудо! — девица руку протянула, я попугая подпихнул — иди, не бойся.

Микки ей на руку перебрался. Головой завертел, да как каркнет.

— Ка-ккар! Аррр! Архх!

Видно, сказать что-то хочет, да не получается. Вот блин, подарочек... Был гоблин, стал птиц бестолковый.

Девица захохотала, к столу обернулась. Взяла кусок сахара, дала на ладошке. Микки глянул на сахар, цапнул его. Хрусть — и нету.

Мой шеф нахмурился, говорит:

— Идите за мной, Найдёнов.

Со стула встал, на трость опёрся — видно, ранение донимает — и к двери. За гостиной кабинет оказался, за кабинетом — спальня. В спальне на широкой кровати Иван Витальевич, полицмейстер, лежит. Глаза закрыты, сам в пижаме, одеялом укрытый.

Остановился шеф возле кровати, на полицмейстера посмотрел. Будто ждёт, что тот очнётся. Не дождался, головой покачал, и ко мне:

— Докладывайте, Дмитрий Александрович.

Доложил я ему, что делал. А про то, как меня бизнесмен договором зацепил, да про магию всякую не сказал. Незачем начальству знать такое.

— Хочу ещё раз на карьер съездить, — говорю. — Что-то нечисто там. Управляющий уж очень подозрительный. Бумаги с виду в порядке, но глаза у него бегают. Боится чего-то. Я его к хозяину — Алексееву, отвёз по дороге для отчёта, под его ответственность. Да вот душа у меня неспокойна. Ещё хочу тело бухгалтера Семёна в морге осмотреть как следует. Экспертизу провести на предмет насильственной смерти.

— Основания? — резко спросил шеф. — Семён, говоришь, чахотошный? Скажет эксперт, что от чахотки умер, и всё на том.

Ну вот как сказать, что я видел? Как призрак бухгалтера бумаги подчищал, да ещё кто-то за спиной у него был. Мне это мой котя Талисман показал — тоже призрак.

— Сомневаюсь я, — отвечаю, — в естественной смерти. Уж очень вовремя помер бухгалтер. Если бы ещё магическую экспертизу провести, совсем хорошо будет.

Шеф на меня глаза выпучил. Говорит:

— Да ты умом рехнулся, стажёр.

— Ну почему, как бы хорошо было!

Вздохнул он, так тяжело, словами не передать.

— Эх-х, Найдёнов... Ещё бы не хорошо-то! Нельзя... нельзя. На магию полный запрет. Самому обидно — всякие кондитеры, ювелиры, девки гулящие амулеты имеют, и всяко ими пользуются. А нам для дела — шиш! Но так уж повелось, не нам решать. Ладно, докладывай дальше.

— Есть у меня наводка, — говорю. — На днях проверю. Собирается в городе тайное общество. Агент мне адресок подкинул. Да ещё хочу в паровозное депо сходить. Мне Бургачёв сказал, что сам проверит, но...

— А что инороды виновны, ты не веришь? — спрашивает шеф.

— Честно говоря — нет.

Сморщился он, как будто лимон пожевал. Говорит нехотя:

— Да и я сомневаюсь. Но вот какое дело... Инороды уж очень к делу пришлись. Много их стало, людишек от работы теснят. Да и проще с ними. Собрал, да в поле — землю пахать. Всем хорошо, губернии — прибыль.

— Так зачем вы мне истинных виновников искать велели? — спрашиваю. — Раз так хорошо всем?

— Потому что огонь не затушили! — рыкнул шеф. — Где-то тлеет, того гляди — бахнет! Вот тут и полетят наши головы. А пуще всего — разорение. Мы ведь на волоске висим, стажёр. Ещё один взрыв, ещё одна смерть — государю доклад на стол. Всё. Чрезвычайное положение, губерния закрыта. Нагонят солдат, и будет тишь да гладь. Ни торговли, ничего. Только расти начали, только от зерна к фабрикам повернулись. Ветку для поездов от нас хотели дальше тянуть. Твой покойничек Филинов заводишко строил, фабрику держал. Хотел вагоны делать, шпалы на лесопилке своей пилить. Не хуже иностранных. А у нас пути взорвали. Ни шпал, ни вагонов. Эх!..

Смотрю — разволновался шеф, покраснел даже.

— А что, — спрашиваю, — зарубежные поезда лучше наших?

Он отмахнулся. Повернулся тяжело, на стул уселся. Ногу вытянул, трость свою прислонил, колено растирать начал.

— Наших считай что нет, — сказал. — Которые есть, только между столицами ходят. Да что теперь... Коли нашу сторону закроют, только по реке и будем сплавляться. Для зерна хватит.

Он потёр ногу, сморщился.