Посмотрел я на это, да и убрался потихоньку оттуда. Ни к чему свою личность смазливую светить, правильно Швейцар сказал.
***
В паровозное депо я шёл уже прилично одетый. Полицейский офицер Найдёнов, весь из себя. Со мной подпрапорщик Кошкин и двое рядовых — Шнитке и Банник. Их я взял для солидности. К тому же они себя на карьере хорошо показали. Что я не увижу, они заметят, мне доложат. Ещё бы, я рядовым каждый раз по рублю выдаю или по три. А Кошкину и того больше.
Под мышкой у меня попугай Микки. Хотя толку от него до сих пор не было, решил я его взять. Вдруг повезёт? Да и боюсь я его в участке оставлять, мало ли что. Вон, старого фотографа-гоблина недавно в подвале оставил, и тут же ему смерть пришла. До сих пор не знаю, кто его прикончил. Официально объявили — самоубийство. Ага. Сам себя карандашом в глаз ткнул, насмерть. Попугай, конечно, не гоблин, но много ли птичке надо? Шею свернул, и конец.
На станции от взрыва остались только щербины на стенах вокзала. Всё уже подмели, кровь замыли, чисто. За перроном, на месте взрыва, рабочие суетятся. Покорёженные рельсы уже растащили, шпалы горелые и разбитые убрали. Остатки паровоза и вагонов ещё лежат, похожие на дохлого кита, которого выбросило на берег. Вокруг них рабочие возятся, разбирают помаленьку. Рядом телега стоит, запряжённая тяжеловозами. На телегу обломки складывают.
Велел я своим солдатикам вокруг походить, приглядеться, с рабочими поболтать. Сам возле останков паровоза двинулся. Погляжу, осмотрюсь, может что-то увижу, что раньше не заметил. Уж очень интересно мой шеф тогда, в доме у полицмейстера, про поезда говорил. Наши, не наши... Что-то тогда меня укололо, мысль какая-то. Вот только зацепить никак не могу...
Прохожу сбоку паровоза, слышу — с другой стороны кто-то разговаривает. Вроде громко, но слов не разобрать. Я туда скорей. С той стороны корпус разворочен, листы металла с дырками от отлетевших заклёпок отогнуты. Внутри, если заглянуть, всё помято, всё в саже, и гарью пахнет. А возле дыры два мужика стоят, бранятся. Один мужик в чёрном мундире с петличками железнодорожника. Ещё не старый, но серьёзный, при усах, лицо строгое. Сразу видно, не простой работяга, а никак не меньше инженера.
Второй в штатском сюртуке хорошего сукна, воротник бархатный. На голове котелок, в руке тросточка. Усики тоненькие, ухоженные. Лицо гладкое, сытое.
Ругаются так, что сажа со стенок сыплется. Инженер хмурится, руки за спину заложил, говорит отрывисто. Гладкий господин в сюртуке вроде улыбается, а глаза злые. И говорит как будто с акцентом. Ух ты, иностранец, что ли? Я их здесь, в нашей губернии, ещё не видел. Разве что месье парикмахера, который меня подстригал. Но тот нарочно по-французски лопочет, для важности. Чтобы клиентов приманивать. А этот старается правильно слова выговаривать, но от раздражения срывается.
Разговор у них профессиональный, я одно слово через два понимаю. Но и так ясно — речь о паровозах. Об их конструкции, кто виноват и что делать. Вечный вопрос.
Меня увидели, замолчали. Вернее, инженер замолчал. А иностранец расфуфырился ещё больше.
— Вот! — кричит. — Вот господин офицер. Спросить его. Плохи наши изделие или нет?
Железнодорожник на меня взглянул, поморщился. То ли от крика этого господина, то ли не очень рад, что посторонние лезут.
А господин не отстаёт:
— Вот молодой офицер, образованный человек. Скажите, офицер, вы любить поезда? Вы хотеть добираться до Москва и Петербург быстро?
Нет, думаю, это вопрос с подвохом. Риторический вопрос, на него ответ ясен заранее.
Подумал я, и сказал твёрдо:
— Этот вопрос, господа, не в моей компетенции. Я здесь не для этого.
— А для чего вы здесь? — спрашивает иностранец.
— Для того, чтобы самому задавать вопросы, — отвечаю. — С кем имею честь?
— О, прошу прощения, — иностранец приложил пальцы к котелку. — Я представитель концессии «Стивенсон и сыновья», меня зовут Джеймс Лоу. А вы, я понимать, офицер полиция?
— Офицер Найдёнов, — отвечаю.
Посмотрел на инженера, взглядом спрашиваю: а ты кто такой? Тот неохотно сказал:
— Инженер-железнодорожник Алексей Краевский. Прибыл для изучения причин аварии.
— Причина аварии очевидна! — тут же влез иностранец. — Негодная эксплуатация сложных конструкций!
— Эксплуатация производится специально обученными работниками, — ровно ответил инженер. — А конструкция ваша не такая уж и сложная.
Тут мистер Джейм Лоу возмутился, и они опять принялись спорить.
— Подождите, — говорю. — Господин Лоу, так это ваши паровозы?
Иностранец повернулся ко мне, и гордо так отвечает:
— Разумеется, эти паровозы наши. Мы поставляем свой товар по всему миру. Да!
— Вы утверждаете, что паровоз испорчен по причине неправильной эксплуатации? — спрашиваю.
Ну ничего себе заявки! Это какие же руки кривые должны быть, чтобы паровоз вот так раскурочить?
— Я говорил, что управлять столь сложный механизм должен умелый работник, — господин Лоу поднял трость и ткнул в разбитый паровоз. — Это сложный механизм. Я знать это. Я не знать, что за работник управлял наш паровоз.