– Ни больше и ни меньше. От кого бы и где бы ни услышал – хоть через год, хоть через десять лет. Ни «в час дня», ни «в три часа дня», а именно «в два часа». Фраза специфическая, случайно такую не произнесешь. Роман назывался «В час дня, ваше превосходительство». Вероятность услышать эту фразу тоже минимальная – романчик, между нами, был слабый, не соответствующий действительности, и широкой известности не получил даже в советское время. Но даже на эту фразу он бы не среагировал.
– Но церемония могла начаться в час, в четыре, рано утром…
– Думаю, все это обусловливалось установкой. В ней расписывались некоторые события, обстоятельства, при которых следовало начинать действия. Скопление людей, те или иные слова, вариации поступков «обучаемого»…
– Наш Серега оказался бомбой замедленного действия, – прошептал Борька. – До сих пор не могу в это поверить…
– Что он должен был сделать?
– Мы можем лишь догадываться, Игорь Борисович. Установка отнюдь не умаляла его профессионализма. Он мог проявлять инициативу, выбирать лучший вариант. Первым делом перестрелять тех, у кого оружие, – то есть товарищей из своей же группы. Бронежилеты нас бы не спасли, он знает, куда стрелять. Потом открыть огонь по всем окружающим – журналистам, строителям, чиновникам, а если повезет, то и по Первому лицу. И даже неважно, пострадает ли это лицо. Скорее всего, нет, охрана защитит, стрелка уничтожат. А теперь представьте: это профи, прекрасный стрелок. У него четыре обоймы от «Грача». Сколько трупов, какая паника… Прямая трансляция уже бы шла. Ее не смогли бы прервать в одночасье, и кое-что бы мир увидел. Представляете, как сорвались бы с цепи западные СМИ: обычный русский человек, доведенный до отчаяния гибелью близких людей – в которой виноваты, разумеется, безалаберные власти, кто же еще, – решается на отчаянный поступок. И в этом вся современная Россия. Пуск моста сорван, трагедия национального масштаба, и теперь всегда этот мост будет ассоциироваться у обывателя с гибелью большого числа людей! Представляете, как в очередной раз унизят нашу страну? Думаете, будет кто-то разбираться: психолог, установка, происки западных и украинских спецслужб? Разве могут упомянутые спецслужбы быть причастны к массовой гибели людей, пусть даже русских? Они же демократы, гуманисты! И повторяю, совершенно неважно, кого и сколько он успеет убить – трех человек, четыре десятка…
– Можно представить, – поддакнул Борька, – если Солсбери раздули до полного абсурда: сами отравили Скрипаля, который им не нужен стал, и свалили на Россию, которая сама же им этого Скрипаля выдала по обмену.
– И какой же у них был основной план? – полковник морщил лоб, собирая мысли.
– Тут тоже не до конца выяснено. Перемудрили киевские мыслители. Но плюс-минус понятно. Липовые журналисты, как и сегодня, выходят из гостиницы, Дарья знала, что она должна сделать, а Дмитрий – нет. Заветная фраза работнику службы безопасности Викулову, и у того в нужный момент (а вовсе не сразу) включается установка. Как еще в этот день они могли до него добраться? Если «цинковый ящик» открыли, установка сработает в этот же день – полагаю, так. С вечера не сделаешь, за пару дней тоже. С улицы не подойдешь, по телефону не позвонишь – телефоны в день пуска мы сдали, только рации. Наши враги хорошо информированы.
– Но журналистов могли сопровождать другие люди…
– Они рисковали. Но в принципе знали – должны это делать мы. Так что весь этот кипеш с яхтой через половину Черного моря, возня с аккредитациями, привлечение Захарычева и тому подобное – лишь ради одной фразы человеку в лицо. А как еще сделать, сами подумайте? Он ночевал с нами, контактировать сегодня с посторонними не имел возможности…
– Но ведь сказали, – хмыкнул Борька.
– Да, держали про запас план «Б», – пожал я плечами, – на крайний случай. Это дело ненадежное, но как резервный план – сойдет. И ведь именно он чуть не сработал. Нашли фигуранта – самого неустойчивого, ненадежного, да еще с грешком.
– И тебя с таким упоением хотели уничтожить…
– Напряглись, Игорь Борисович. Рьяно взялся за их устранение. Сами подумайте, командир группы, в которой запрограммирован человек, да еще с таким опасным поведением…
– А ведь фактически были правы, – мрачно пошутил Борис, – им следовало вас прикончить, товарищ майор. Тогда бы все пошло не так…
– И мы бы сидели в отменном дерьме, – поддержал Мостовой.
Серега Викулов в полосатой пижаме скрючился на подоконнике, курил. Он изменился за сутки, сильно сдал, глаза ввалились, утратили подвижность. Пробегающая мимо санитарка хотела сделать замечание за курение в медучреждении, он так на нее посмотрел, что она побежала еще быстрее.
Мы мялись рядом, не знали, что сказать. В принципе он лежал в одноместной палате, но старался реже там появляться – блуждал по коридорам, сидел у окна. Мы с трудом его нашли и теперь мерцали бедными родственниками, стыдливо прятали за спины пакеты с яблоками и газировкой.