Стальное поколение

– Будь прокляты эти чеки… – сказала мать, и тут опомнилась, схватила за руку – прости, Господи, дуру старую… Язык как помело. Ты главное возвращайся. И вперед не лезь… найдут, кого послать. Главное – никуда не ввязывайся, обещаешь?

– Обещаю, мам. Обещаю…

Но мать почему то снова заплакала…

Москва, СССР. Бутово. 12 сентября 1988 года

На столе лежит молодчик

Тускло свечи горят
А это был убит налетчик
За него – отомстят…

Народная воровская песня

Две машины – новенькая Лада-восьмерка и старый, с просевшими рессорами Иж-пирожок, маленький фургон, стояли во дворе самого обычно панельного дома – девятиэтажки, где-то на окраине Москвы. Дом был самым обыкновенным – высоким, в меру обшарпанным, с полощущимся на веревках выстиранным бельем и разномастными скворечниками самодельно застекленных балконов. Был рабочий день, точнее – день то к концу шел, но время было самое законное, рабочее, пяти часов еще не было. Это был спальный район, один из многих, которых построили при «непотоплямом бровеносце» и люди ездили на работу за несколько километров. Поэтому – сейчас во дворе была только компания старичков, азартно шлепающих костяшками домино по покосившемуся столу, да пара мамаш, важно наматывающих круги с колясками вокруг дома. Да эти две машины, стоящие около одного из подъездов и приехавшие непонятно к кому…

В машинах этих – было семь человек. Самых разных внешне, но кое-что их объединяло, что понятно было только наметанному глазу. Нарочитая небрежность в одежде, некая крученая театральность жестов, нервная, блатная дерганость, порывистость, постоянная готовность к рывку, И, конечно, партаки[19]… Под замызганными пиджаками и моднявыми джинсовыми куртками не видно, но пальцы, пальцы… «Отбыл срок звонком», «Отбыл срок за грабеж» и много чего еще можно было узнать, едва взглянув на руки этих людей. Но за руки в Советском союзе не сажают, не так ли, товарищи…

– Время… – сказал один из блатных, сидящий на правом переднем сидении чернявый блатарь лет тридцати. Со своей спадающей на глаза челкой и клетчатым пиджачком он работал под какого-то актера…

– Нишкни, Муха… – раздалось уверенное, с заднего сидения – не стучи копытами…

Муха, в ином случае уже подорвавшийся бы – не повел и ухом. Более того – он стерпел бы любое оскорбление и даже почти любое издевательство от развалившегося королем на заднем сидении можной «восьмеры» сухого, среднего роста очкарика. Муха был стремящимся[20] – отмотал всего один срок, и то по малолетке, но по серьезной статье – групповой разбой и тяжкие телесные, повлекшие смерть, целой компанией до смерти запинали мужика и забрали получку. А вот тот, кто сидел на заднем сидении один – такие как он, не могут терпеть соседей – уже носил погоны на плечах[21]…

* * *

– Рыба!

Выигравший дядек – лет шестьдесят, с неопрятной седой щетиной – победно посмотрел на соседей и партнеров по игре…

– Ну, ты и дашь, Виталич…

– А то…

– Вы его лапсердак[22] потрясите, юноша. Там небось – много чего припрятано…

– Виталий Семенович…

– Я шестьдесят три года как Виталий Семенович… – сказал лысоватый крепкий старик, выкладывающий на стол монету в пятнадцать копеек (играли по мелочи) – в машинах, у четвертого, кто?

Один из стариков надел старые, с замотанной синей изолентой дужкой очки, подслеповато всмотрелся.

– К Маринке, наверное. С третьего. У… блядища, кобели так и таскаются.

– Может, вызвать? Пускай проверят…

– Да ну… Связываться… Давай, мешай… а ты, Виталич, в стороне сиди. У тебя руки…

– Золотые…

– Угу. Того самого цвета.

А один из сидящих за столом мужчиков – он в этом дворе был всего чуть больше часа, но в компашку доминошников вписался как родной – подумал, что не все зависит от милиции. Хают милицию, хают… кому только не лень. А вот и в самом деле – оторвать задницу от скамейки, пойти и позвонить… нет. А ведь еще лет десять назад – пошли бы и позвонили. И в отделении… не отфутболили бы, как сейчас это бывает… приходится даже телефоны выборочно прослушивать и сверять с записями в журнале регистрации, чтобы выяснить сколько не зарегистрировали – а прислали бы помогайку[23], да проверили бы документы. Вот и спалилась бы банда. Но нет – не сходят и не позвонят, как будто не в своей стране живут. А потом – жалуются, что преступность выше крыши, на улицу вечером не выйти.

Правда, виноваты в этом обе стороны. Люди стали другими, государство стало другим. И ничего с этим не поделаешь…

– Ходи… – кто-то ткнул его локтем в бок.

Он сходил.

* * *

Веселая компашка пацанов – вынырнула из подворотни, помчалась по двору, размахивая портфелями и весело топая по лужам. Это был их двор, их город, их страна – и все, что было перед ними в качестве проблем – это годовая контроха по русскому. Только и всего…

– Глянь! Витек! Восьмерка!