Стальное зеркало

— Вы просили о помощи вам — или о спасении от Сатаны? — Если только это не одно и то же. В данном случае.

— Я просил, — Габриэль почему-то морщится, — как-нибудь защитить город, потому что был уверен, что если меня сейчас убьют, та сволочь, которая застряла со мной — долго объяснять, как это вышло — вырвется и сожрет его.

Я готов уверовать в милосердие, разум и добро Неба, думает король. И, кажется, могу — теперь, наконец-то — понять, в чем смысл истории с разбойником, который оказался в раю раньше праведников. Ибо я мог бы представить себе де Рэ, который вдруг попросил кого-то исправить его самого — но де Рэ, просящего за город, за чужой, убивающий его город… да это истинное чудо и доказательство всемогущего милосердия Божия. Может быть, я был неправ. Может быть, там все-таки не муравьи, заставляющие нас жить по своим муравьиным законам, а такие же люди, только за толстым стеклом: слов не разберешь, а читая по губам, слишком часто ошибаешься…

Но из этого следует еще одно…

— Те два бедствия: то, которое не случилось, и то, которое случилось, но не там — они вовсе не были карой небесной?

— Ваше Величество, — вот теперь голос знаком совсем. Вот чего в нем не хватало. Задавленной злости. — Если вы наделаете дыр и проломов в стенах собственной крепости, кого вам потом упрекать, если вы проснетесь с чужим мечом у горла? Никто никого не карал. Никогда. Вообще никогда, Ваше Величество… защитить не всегда могли. Для этого нужно хоть за кого-то зацепиться. Годится почти кто угодно, как вы понимаете, если уж и я подошел. Лишь бы хотел.

— Никогда? И Содом тоже наделал дыр в стенах?

— Да… если бы они не переступили хотя бы через долг гостеприимства, город мог бы уцелеть.

— Вы принесли мне благую весть, Габриэль, — усмехается король. — И я ее услышал, не беспокойтесь.

Бывший полковник арелатской армии и нынешний — интересно, кто? вильгельмиане же не верят в существование святых, а святых покровителей в особенности… гений места? — очень внимательно смотрит на своего бывшего сюзерена. Потом кивает. Кажется, слегка удивленно.

— Скажите, — спрашивает король, — а почему никто так не приходит? И не разговаривает?

— Большей частью не получается… и не слышат. И не запоминают. Или решают, что им привиделось. Вот вы, Ваше Величество, утром скорее всего подумаете, что слишком долго ломали голову над здешними загадками — так что они вам даже сниться начали. Да, да, — кивнул Габриэль. — Но осторожнее вы станете. На всякий случай. Но это как раз хорошо. А есть еще те, кто запоминает, но в меру разумения. А потом начинает додумывать. Ваше Величество, как вы считаете, кем был Вильгельм?

— Человеком, который хотел как лучше, — отвечает Филипп. История, старая как мир — хочешь исправить, портишь на поколения. Как приговаривает супруга, «лучшее — враг хорошего». Нельзя хотеть как лучше, нужно хотеть как правильно.

— И он даже кое-что услышал точно, — кивает призрак. — Спокойной ночи, Ваше Величество.

— Успехов в трудах, — кивает король, и улыбается собственной шутке — и не шутке одновременно.

Габриэль де Рэ опять смеется — теплым, звонким, живым смехом.

Нет, уже не Габриэль. Забывшийся караульный, решивший, что Его Величество давным-давно крепко спит. Что ж, думает Филипп, не будем разочаровывать подданных.

Но завтра нужно распорядиться о переводе его в другой полк.

Глава четырнадцатая и последняя,

в которой король Аурелии уделяет внимание садовой скульптуре, король Галлии — балету, ученый муж из Сиены — басням, а адмиралы и наследники престола предаются разврату

1.

Господин граф де ла Валле — капитан де ла Валле — в обращении много неприятнее господина герцога Ангулемского, коннетабля и наследника аурелианского престола. Его гораздо труднее терпеть. Практически невозможно. Потому что кузен Клод — это кузен Клод, он всегда был таким, сколько Людовик его помнил, лет с десяти, наверное. А Жан де ла Валле еще недавно казался милым, может быть, не по возрасту лопоухим, как щенок, но живым, настоящим и по-хорошему доверчивым добрым мальчиком. Потом позолота облезла, и из-под нее проступила… даже не добротная свиная кожа, а холодный шершавый камень. Неполированный гранит, наверное. Непробиваемо уверенный в своей правоте — и в том, что имеет право требовать, не просить, не объяснять, а требовать. Не для себя, а для блага державы. Как его понимает господин граф де ла Валле. Капитан де ла Валле, пока не желающий быть полковником. А капитан де ла Валле, конечно же, понимает его лучше прочих, вторым по счету — первым у него идет Клод. А королю остается плясать под рожок…

Или начать проявлять упрямство, неблагодарность и прочие качества, в принципе, присущие монархам, даже, некоторым образом, предписанные им положением… да и подданные знают, что обязаны принимать все это с подобающим стоицизмом — но не хочется. Чувствуешь себя совсем уж дурацкой марионеткой.