Стальное зеркало

Смешной все-таки у Его Светлости кузен. Чернявый — чернильная кровь, — вертлявый, то нос задирает к небу, то ко всем подряд пристает с одними и теми же жалобами: все никак не может переварить, что ему два раза поперек пошли. Как это — ему, родичу Его Святейшества, знатному толедскому дону, и перечили, да еще и дураком назвали… неоднократно, причем.

А всерьез слушал все эти вздохи и «а казалось — оно самое» один Мартен. Ему вот когда-то ничего не казалось, а должно было, а нужно было увидеть. Все остались бы живы… Поэтому морского зверя спрута де Монкаду он прекрасно понимал, более того, как мог — так и сочувствовал. Выходило, правда, не очень.

Потому что герцог тоже был прав. Когда речь идет о родне, такими обвинениями не разбрасываются. Впрочем, там обошлось — и слава Богу. Должно же где-то обходиться. А Тидреку Галльскому лучше быть поосторожней с зубами и пробами. Если он не хочет проснуться на небесах.

Молодой человек очень хорошо танцует. Не только на празднованиях в королевском дворце. Он вообще хорошо танцует. Молодой человек прибыл в Равенну с подарками и выражением признательности союзнику — своевременно отправив в Тулон своего доверенного родственника из тех, что ему действительно близки и дороги. Молодой человек дождался приглашения к королю, преподнес весьма щедрые дары и ни словом не обмолвился о том, что его что-то интересует. Он благодарил союзника, спасшего в трудную минуту его имущество от врага. Благодарил витиевато и поэтично, прочитав отличную речь на прекрасной латыни… Молодой человек две недели кротко развлекался, охотился, посещал самые благородные дома Равенны, гробницы и древние храмы, ни разу не напоминая королю Тидреку о том, что неплохо бы и определиться с судьбой Тулона.

Три отравителя, четыре отборных браво и одна вертлявая много обещавшая красотка ушли несолоно хлебавши. Кто их там знает, куда ушли — назад не вернулись, и то невелика потеря, кому нужны такие растяпы? Гость был весьма доволен оказанным приемом. Накорми его Тидрек кушаньем без пряностей, молодой герцог мог бы и обидеться…

Молодой человек принимал гостей, давал пиры и устраивал фейерверки. Четыре «ромских свечи» — даже название родилось тут же — распустились шагах в трех-четырех, если по воздуху считать, от окон королевской спальни. Стекла дребезжали противным мелким звоном, но уцелели. Конечно, это был не намек, это была попытка порадовать. Наемных убийц за свои почти семь десятков лет Тидрек перевидал достаточно, а вот ракеты — это нечто новое. И красивое. Синие и золотые, королевские цвета, между прочим.

В паре личных бесед — ну конечно, при большом скоплении придворных, во время прогулки вдоль фонтанов и по мозаичным площадям внутреннего двора, — молодой человек тоже проявил себя хорошо. Повествовал о марсельской кампании, об орлеанских красотах, о церемониях, на которые был приглашен королем Людовиком. Придворные восхваляли память герцога Беневентского — и вправду незаурядную, гость легко переходил с общего к частностям, от расположения столов до узоров на чьих-то пуговицах, и не сбивался, и не путался.

Молодой человек давал пиры и совершенно не собирался покидать Равенну — словно прибыл, дабы навеки поселиться… ну надоела ему Рома, с рождения в ней живет.

Она, в конце концов, и императорам в свое время надоела, не правда ли? И столицу перенесли именно сюда. Так отчего же не последовать на время их примеру. Пожить, посмотреть, как это — по-другому. Тем более, что город и правда прекрасен, настолько прекрасен, что легко понять тех варваров из легенд, которые переходили на сторону империи и гибли, воюя против своих, потому что им довелось увидеть Равенну.

А фейерверки пользовались такой популярностью у подданных, что запретить их запускать в пределах городских стен было просто невозможно — еще случится бунт. Окна звенели на рассвете и на закате, в полдень и в полночь.

Его Величество Тидрек довольно быстро понял, что выспится и избавится от головной боли, только когда молодой герцог решит все свои насущные вопросы — и заметьте, не герцог попросил у короля аудиенции, а король сам пригласил его для доверительной беседы.

Спать-то хочется, с тихим восхищением добавил — про себя, конечно, упаси Боже вслух, — король.

Конечно, куда более точным жестом было бы сманить у многообещающего молодого человека его мастеров летающего огня, но чтобы купить кого-то, нужно, чтобы этот кто-то в чем-нибудь нуждался. А что можно предложить тому же господину Делабарта?

Марсельский экс-полковник ничего не хотел, а король Тидрек не хотел портить такое прекрасное взаимопонимание ни арестом Уго де Монкады, чей характер известен от Неаполя до Карфагена и южнее, ни осадой Тулона. Зачем? Лет двадцать назад король бы не без удовольствия затеял маленькую и заранее обреченную на выигрыш войну — но сейчас, зимой, выбираться из теплого протопленного дворца в прибрежную сырость, тратить деньги, ссориться с Папой — ой, ну зачем вся эта суета?