Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году

Основная масса евреев, которые после Октябрьской революции еще оставались в местечках, только проиграла оттого, что власть перешла к большевикам. Вся их жизнь разрушилась. Ремесло и торговля были запрещены; их лишали избирательных и других прав. Вместе с православными храмами закрывались и синагоги. Еврейских религиозных деятелей сажали. Иудаизм жестоко преследовался.

Спасаясь от голода, в поисках работы еврейская молодежь хлынула в города. Появление евреев после Октябрьской революции в партийном и государственном аппарате, в ВЧК, объяснялось тем, что большевиков вообще было мало. Должностей оказалось больше, чем кандидатов. Евреи-большевики были преданы революции, надежны и лояльны к новой власти. Они были ярыми сторонниками крепкого государства, а это новая власть особенно ценила, когда страна распадалась на куски.

Многие годы полагают, что евреи-чекисты или евреи-комиссары вели себя особенно жестоко и их жестокость объясняется просто: они не жалели ни России, ни русских. В реальности евреи-большевики порвали с еврейской средой, боявшейся революции. Перестали говорить по-еврейски и вообще воспринимали себя русскими людьми. Если вспоминали о еврейском происхождении, то скорее для того, чтобы доказать свой российский патриотизм.

Убийца германского посла Мирбаха Яков Блюмкин, который в ВЧК руководил отделом по борьбе с международным шпионажем, на суде так объяснил свои мотивы: стреляя в немца, он хотел вступиться за честь российских евреев, которых напрасно обвиняют в германофильстве.

Вожди большевиков – Лев Троцкий, Феликс Дзержинский, Иосиф Сталин – не чувствовали себя ни евреем, ни поляком, ни грузином. Они ставили перед собой задачи всемирного масштаба.

Но Троцкий учитывал предрассудки массового сознания. На пленуме ЦК в октябре 1923 года откровенно рассказал, почему после революции отказывался от крупных должностей и не видит себя в роли руководителя страны:

– Мой личный момент – мое еврейское происхождение. Владимир Ильич говорил 25 октября семнадцатого года в Смольном: «Мы вас сделаем наркомом по внутренним делам, вы будете давить буржуазию и дворянство». Я говорил, что будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея.

Ленин презирал антисемитов, поэтому он вспылил:

– Ерунда. Все это пустяки. У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?

– Революция-то великая, – ответил Троцкий, – но и дураков осталось еще немало.

– Да разве ж мы по дуракам равняемся?

– Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение?

Назначению на пост наркома по военным и морским делам Троцкий сопротивлялся по той же причине.

– И что же, – говорил он, – я был прав. Вспомните, как во время наступлений Юденича, Колчака, Врангеля пользовались наши враги в своей агитации тем, что во главе Красной армии стоит еврей. В моей личной жизни это не играло роли; как политический момент это очень серьезно. Владимир Ильич предлагал мне быть его единственным замом в Совнаркоме. Я отказывался из тех же соображений…

По лужам красной крови

Один из предреволюционных соратников вождя большевиков оставил любопытные записи разговоров с Владимиром Ильичом Лениным. Будущий глава советского правительства рассуждал так:

– Партия – не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он мерзавец…

Когда при Ленине поднимался вопрос о том, что такой-то большевик ведет себя недопустимым образом, он иронически замечал:

– У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится…

Снисходителен был Ленин не только к таким «слабостям», как пьянство, разврат, но и к уголовщине. Не только в «идейных» экспроприаторах чужого имущества, но и в обыкновенных уголовных преступниках он видел революционный элемент. И не он один. Ближайший соратник Ленина Александр Богданов, один из образованнейших писателей-большевиков, вторил вождю:

– Кричат против экспроприаторов, против грабителей, против уголовных… А придет время восстания, и они будут с нами. На баррикаде взломщик-рецидивист будет полезнее Плеханова.

В определенном смысле так и получилось.

Партия большевиков всегда остро нуждалась в деньгах. Добывали их, не стесняясь в средствах. До революции, в частности, большевики убедили своих поклонников – миллионера Савву Тимофеевича Морозова и владельца мебельной фабрики на Пресне Николая Шмита – передавать большевикам огромные по тем временам деньги.