Стальной остров

Рука вверх, кулак сжат. Стоять! Хочется вжаться в стену и закрыть руками уши. Семецкий не кричит, не жалуется, не плачет, не грозит. Кричит Жанна, кричит и плачет, а Аня просит остановиться. Семецкий… Семецкий смеется, захлебывается диким истеричным хохотом, заливается и захлебывается им, сыплет матом так, что даже Макару стыдно, но это правильно, нужно, как еще сейчас-то?!

– А-а-а, ебаная ты сивая паскуда! Ты умеешь своей ковырялкой работать… о-о-о-о… хорошо, блядь, хорошо-то как, Настенька! Можно, падла, буду называть тебя Настенькой, а? А-а-а!!!

– Гдйе войенние?! Говорйи. Вы говорите!

– Нет военных, – Маша говорит устало, но твердо. – Что вы делаете? Вы же человек!

– Еб твою намотай, викинг ты пальцем деланный… а-а-а… тебе же русским языком говорят, уебатор, нет у нас военных… о-о-о…

– Отпустите его! Отпустите! А!

– Ешо вакнэш, следушайа ты. Лучче сама скажйи, гдйе войенние, он станет… останется целим… не совсем, но хорошо, хорошо же, да?.. Knut, har vi loddebolt?[4]

– Ah! Gutta, Bjarne har bestemt seg for å stikke loddebolt inn i ræva på den røde russeren![5]

– Den kan du stikke inn i ræva på han òg, Knut, hva er det med deg? Denne tispa med rund rumpe har flere interessante hull.[6]

Молчание со стороны рыбаков, секундное, и громкий гогот, шлепки по плечам:

– Gutta! Skipperen vår er et monster og en kjernekar, ja![7]

Васильев непонятно кхакнул, скрипнул зубами и начал действовать. Без всяких подготовок и попыток пробраться в столовую как-то иначе. Он просто совершенно неуловимо-быстрым движением открыл дверь и оказался внутри. Почти бесшумно. Этой бесшумности хватило на два первых выстрела.

«Грач» кашлянул, второй раз, Васильев пропал из поля зрения, мягко катнувшись в сторону. В ответ ударило громом, явно из дробовика, закричала Маша. Норвеги заголосили, кто-то дико завыл, улетая воплем далеко-далеко вверх. Макар прыгнул следом, ловя глазами происходящее.

Блондин держал за горло Аню, закрываясь ею от Васильева, следившего за ним стволом. В руке норвега нож, длинный и тонкий, приставлен прямо к шее Ани. Маша, бледная, удерживаемая мужем, плачет. Жанна, закрыв собой Машеньку, прячется в углу, дико косясь на лежащих браконьеров, хрипящих и умирающих. Один из них, достаточно молодой, почти плакал, зажимая рукой дырку в шее. Кровь между пальцев не брызгала, но текла обильно, превращая бетон вокруг в поблескивающую красным лужицу.

– Опустьи! – норвег кивнул на «грача».

– А болт на воротник? – поинтересовался Васильев. – Нож убери, паскуда.

– Не понимаю.

Васильев нехорошо усмехнулся. Замер, глядя на блестящие Анины глаза. Дернул щекой:

– Ta vekk kniven, drittsekk. Vil du slå henne ihjel? Gjør det. Jeg vil skyte deg i knærne, Ragnar Skinnbukse, så vil de gro igjen, da vil jeg rive innvollene ut av deg, spikre dem opp på vindmølle og få deg til å løpe rundt.[8]

– Васильев! – рявкнул Иван Сергеевич, побелев. Он знал норвежский?! Макар открыл рот, пытаясь понять, о чем идет речь.

– Хера! – совершенно чисто сказал блондин и…

Звонко разлетелось оконное стекло, впуская внутрь ветер и вороненый длинный ствол. Ждать, пока русские придут в себя, он и его хозяин не стали. А браконьеры стреляют хорошо. Ствол рыкнул, выплюнул рыжее пламя.

Васильев вскрикнул, вскинул голову, плеснувшую кровью, завалился назад.

– А-а-а-а-а-а!!!

Макар подхватил свой АК и нажал на скобу, стараясь только удержать автомат.

Очередь хлестнула в сторону разбитого стекла, туда чмокающе впились сразу несколько пуль, прежде чем калаш все же повело в сторону.

– Din lille dritt![9]

Из-за спины… Из-за спины?!

Макар взвизгнул, поворачиваясь. Рыжий, заросший по глаза норвег бежал по коридору, вскидывая винтовку. И целясь.

Дах! Дах!

Голова браконьера разлетелась, заляпав ближайшую стену огромной кляксой, серо-красной и тут же потекшей вниз.

– Макар!

Ашот, пинком отшвырнув тело убитого норвега в сторону, несся к ним.

– Макар!

Маша?

Он развернулся.

Блондин отступал спиной к двери, ведущей в коридор, той самой, которая выходила к морю.

Маша, подхватив «грач» Васильева, целилась в него и плакала. Аня, смотря на нее зареванным лицом, кривила рот и молчала.

– Стоять!

Нож чуть коснулся тонкой Анькиной шеи. Кровь побежала вниз тут же, красная и яркая, такая же ненастоящая, как Васильев, слепо смотрящий в потолок.

– Стоять!

– Мама!

– Аня!

Маша плакала и продолжала наступать. Нож чуть двинулся вперед, войдя под кожу на миллиметр. Маша встала, не опуская ствол.

– Макар, не опускай оружие! – Ашот оказался внутри столовой.

Он косился на отступающего норвега, на прижатую к нему Аню, на лежавшего Васильева и на Семецкого, нырнувшего в обморок, залившего кушетку, к которой был привязан, кровью из левой руки.

– Я ухожу! – акцент куда-то пропал, как будто раньше был так, для развлечения, для подражания русским фильмам про эсэсовцев. – Военных у них нет! Если кто зайдет за спину – нож острый. Девчонка умрет!

– Что с Жанной? – Ашот, не опуская АК, двинулся вбок. – Жанна?!