Стальной остров

Сон, такой странный и необычный, отпускал. Но боль в затылке и голод, режущий живот тупой пилой, никуда не делись. А еще – он видел. Перед глазами больше не плескались цветные пятна и черные точки. Он в мельчайших деталях разглядел морозный узор на стекле, как и черную, въевшуюся в каждую пору на руках мазутную грязь. Как такое возможно?

Снова видеть хорошо было почти невыносимо, резкость окружающего мира причиняла боль четкими красками: черно-зелено-красным небом, серо-черной водой, огненно-рыжей сталью рубки в полосах когда-то синей краски. Он больше не слепой, и это здорово! Но что толку от зрения, если он умрет от голода или, что вероятнее, от холода?

Руки казались надутыми варежками и все еще плохо слушались, но хотя бы их больше не крючило судорогой и со стальной плитой двери машинного отделения он справился. Когда люк откинулся в сторону, Макар увидел воду. Студеная морская подернутая ледком вода плескалась выше стеллажа аккумуляторов. Двигатель, массивный, увитый трубками и проводами, покоившийся на стальных опорах, едва виднелся, его затопило, он заглох. А вода все пребывала, и это был конец.

Бороться и потерять всю семью, потерять Треугольник, отбиться на катере от паразитов на касатках – и все ради того, чтобы в конце концов сдохнуть вот так?

Макар опустился на палубу, оперся спиной о железо. Бороться дальше не хотелось. Мыслей не было. Вернее, где-то в глубине черепушки полыхали огнем ровно две: жрать и вычерпать воду. С едой было херово. Но вот где-то было старое ведро… Он заставил себя встать. Нет, не так, он заставлял каждую часть своего организма по-отдельности: левую ногу подтянуть, согнуть в колене уперев рваный ичиг в палубу. Так, хорошо. Теперь тоже самое правой ногой, замечательно. Разогнуть правую руку ухватиться за продолговатую трубу, торчавшую загогулиной из стены прямо над головой. Ухватился? Пальцы не сжимаются? Так сожми их другой рукой, дебил. Отлично! Теперь упрись ступнями в пол, подтянись на руке, встань. Да спина, да затылок, да колени – я сказал ВСТАНЬ! И иди, блядь, спасай себя. Сам, больше некому. Спасай, иначе все окажется зря.

Он снова и снова бросал ржавую бадейку на веревке в трюм, зачерпывал до самых краев, втягивал на палубу и выплескивал. Прошел час, или все десять, одежда и руки покрылись коркой льда, а он все черпал. Но вода успевала прибывать, тонкая струйка била из-под заплатки, кривой гребаной железяки, хреново приваренной на борт. В какой-то момент силы оставили Макара, и он упал там, где стоял.

Голод жрал изнутри.

За все годы, прошедшие на острове, с едой бывало всяко, бывало и голодно. Но не так, как сейчас. Перцу поддавала и боль, пульсировавшая в затылке. Над бортом мелькнула искра. Затем еще и еще. Макар, привлеченный блеском, подполз к фальшборту, чтобы рассмотреть, что же это было. В свете переливающегося в небе северного сияния живыми огоньками из воды выпрыгивали рыбины. Косяк рыб спасался бегством от стаи из трех самых обычных белух, показавших спины над поверхностью. Макар едва подавил острое желание прыгнуть за борт, успел остановить уже занесенную ногу.

«ЖРАТЬ! ЖИТЬ! ЖРАТЬ! ЖИТЬ!» – билось в мозгу, пульсируя в такт с болью в затылке. Как скидывал второпях одежду он не заметил. Опомнился, лишь когда вода обожгла ледяным пламенем, и поплыл. Макар загребал руками, рассекая морскую воду с ледяной крошкой, догоняя стаю рыб и ныряя вместе с белухами. Едва живой, он забрался на катер, держа в зубах полуметровую рыбину.

Сгорбившись на палубе и дрожа от холода, он раздирал пальцами жесткую шкуру, отплевывался от чешуи и жрал. Макара рвало сырой рыбой и ее потрохами, но он загребал ладонями то, что пролилось, и снова запихивал в рот. Было одновременно безумно вкусно и до блевоты ужасно.

Наваждение прошло, когда от рыбы остался обглоданный костяк с разгрызенной в труху головой, а в брюхе поселилась приятная тяжесть. Макар не понимал, что с ним происходит. Но понимал, что происходит однозначно не правильное. Волосы на голове и борода смерзлись на ветру в сосульки, Макар подполз к успевшей застыть одежде и второпях стал натягивать на себя. После забрался в рубку, закрыл дверь, свернулся в углу и впал в дрему.

Макар в этот раз спал без снов, далекий зов хоть и звучал эхом в голове, но теперь еле слышно. Проснувшись, он ощутил прилив сил, и что главное, Макар не мерз, попросту не чувствовал холода! Это было здорово, но странно. Кстати, всплыло воспоминание о первом охотнике, которого подстрелил Васильев; неАшот говорил, что это существо само себя согревает, говорил про какие-то органы-паразиты и вены-шланги. Задрав рукава успевшей высохнуть парки Макар ничего такого не обнаружил, руки как руки. Боль снова остро клюнула в затылок.