Стальной пляж

А тот конкретный уголок фермы, где я теперь стояла — и удивлялась, откуда Уолтер об этом прознал — я всегда мысленно называла Пещерой Марии. Здесь неподалёку, всего в нескольких сотнях метров, действительно была пещера, я часто играла в ней, когда была маленькой и всё ещё носила имя Мария Кабрини.

Так что я отправилась прямиком в Пещеру Марии. И в Пещере Марии неверными движениями сгребла сухой мох в некое подобие подстилки для сна, и собиралась преклонить голову на мешке, что дал мне Уолтер, чтобы проспать не меньше недели. Но я так и не узнала, коснулась ли моя голова мешка, поскольку заснула тотчас же, как склонила её.

А поспать мне удалось не более трёх часов. Я знаю, потому что посмотрела на часы у себя на головном дисплее, когда меня разбудила боль первой схватки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Если бы теоретическая физика и математика были отданы на откуп женщинам, человеческая раса давно бы уже достигла звёзд.

Я утверждаю это, основываясь на собственном опыте. Ни один мужчина, даже самый целеустремлённый, не в состоянии проникнуть в сущность ужасной геометрии родоразрешения. Я уверена: имея знания, которые позволили бы взглянуть на проблему перемещения объекта размером X извне наружу через отверстие размером X/2 с точки зрения топологии или геометрии Лобачевского, хотя бы одна из миллиардов женщин, угнетённых родовыми схватками, уже из одного желания прекратить боль сделала бы открытие, касающееся множественности измерений или гиперпространства. Сверхсветовые путешествия стали бы предрешённым делом. Что же до Эйнштейна, любая женщина за тысячу лет до него легко открыла бы переменность времени и пространства, будь у неё нужные инструменты. Время относительно? Ха! Об этом могла сказать и праматерь Ева. Сделай глубокий вдох и тужься, дорогая, тридцать секунд или вечность — смотря что наступит позже.

Я не стала описывать повреждения, которые получила во время второго сеанса Прямого Интерфейса с Главным Компьютером, по многим причинам. Одна из них — такую боль невозможно описать. Другая — человеческий разум плохо запоминает боль, и Господь-Создатель был прав, что сделал именно так. Я знаю, что было больно; не могу вспомнить, насколько, но чертовски уверена, что рожать больнее, уже хотя бы потому, что роды никак не кончались. По этим причинам и по другим, имеющим отношение к той малости, что ещё осталась от частной жизни в наш век всеобщей открытости, я не слишком много расскажу здесь о том процессе, что предрёк Господь в книге Бытия, главе 3, стихе 16: "…Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей…" И всё это за кражу одного несчастного яблочка?

У меня начались схватки. И продолжались тысячу лет, то есть весь день до вечера.

Я почти ничего не знала о родах, и этому нет серьёзных оправданий. Я видела много старых фильмов и могла бы запомнить из них, что сцена — по большей части комичная — наступления долгожданного события часто разыгрывается раньше времени. В своё оправдание могу сослаться на целый век упорядоченной жизни, такой, в которой поезд, назначенный прибытием в 8:17:15, неизменно прибывал именно в 8:17:15. В моём мире почта работает быстро, дёшево и без перебоев. Вы вправе ожидать, что ваша посылка прибудет на другой конец города за пятнадцать минут, а в другую точку планеты — менее чем за час. Когда мы заказываем межпланетный звонок, телефонная компания не вправе жаловаться на солнечную бурю, даже ей не позволено создавать помехи; мы ожидаем, что телефонисты как-нибудь справятся с этим, и они справляются. Мы так избалованы хорошим сервисом и жизнью в мире, где всё работает, что самая распространённая жалоба на телефонную компанию — я говорю о тысячах злобных писем каждый год — вызвана задержкой соединения при звонке условной тёте Ди-Ди на Марс. Не кормите нас баснями о скорости света, скулим мы; просто дайте нашего абонента.