Стальной пляж

До этого я не любила своего ребёнка. Не наслаждалась и не восторгалась от его пинков и шевелений. Признаю: к наступлению этой беременности я отнеслась не по-взрослому, без осторожности и рассудительности, и даже вплоть до последних недель считала плод паразитом, от которого можно бы и избавиться. Единственно, почему не избавилась — это потому, что пребывала в глубочайшем замешательстве по поводу жизни как таковой и смысла моей собственной жизни. Когда-то я с завидным упорством пыталась положить ей конец, а потом просто опустила руки и позволила событиям происходить со мной. Материнство стало одним из таких событий.

Мгновение истекло, и ребёнок выскользнул наружу, я взяла его на руки и принялась за материнские заботы. До сих пор удивляюсь, как мне удалось припомнить всё, что нужно делать, и обойтись без воспоминаний о драматических сценах полового воспитания, разыгрывавшихся дней за восемьдесят или девяносто до того. Знаете что? Я была почти уверена, что не обойдусь.

Как бы то ни было, я обтёрла младенца, разобралась с пуповиной, пересчитала ребёнку пальчики на руках и ногах, завернула его в марлю и приложила к груди. Он не слишком долго плакал. Снаружи тёплый доисторический дождь сыпался сквозь листву гигантских папоротников, где-то вдалеке мычал бронтозавр. Я лежала без сил, странно умиротворённая, и впервые в жизни вдыхала запах собственного молока. Опустила голову взглянуть на ребёнка, и мне показалось, что он улыбнулся мне всем своим морщинистым беззубым обезьяньим личиком, а когда я протянула ему палец, поиграть, он вцепился в него маленькой ручонкой и крепко сжал. Я ощутила, как любовь переполняет моё лоно.

Видите, что он сотворил со мной? Заставил употреблять слова, подобные "лону".

Но вот прошло три дня, а Уолтер так и не дал о себе знать. Прошла неделя — и по-прежнему ни звука.

Мне было наплевать. Уолтер доставил меня в такое место Луны, где я могла выжить и даже благоденствовать. В реках было полно рыбы, на деревьях — плодов и орехов. Флора и фауна не были доисторическими; исключение составляли лишь сами динозавры да те огромные саговниковые деревья, папоротники и кусты, листвой которых они питались. А так на ферме "КК" росли и обитали вполне современные формы жизни. В воде не водились трилобиты, главным образом потому, что никто не додумался, как извлечь из них прибыль. Вместо них плавали форель и окуни, и я знала, как их поймать. Рядом росли яблони и пеканы, и я знала, где именно, поскольку сама посадила многие из них. Стоило упомянуть и об отсутствии хищников. Тираннозавр у Калли был всего один, его содержали взаперти и кормили обрезками бронтозавровых туш. Всю неделю я вела беззаботную буколическую жизнь пещерной девы, которую вряд ли сочли бы за правду наши предки из палеолита. Да я особо об этом и не задумывалась.

Не слишком много думала я и о Калли. Она не пришла полюбоваться на внука. Я не виню её в этом, потому что вряд ли она знала и о том, что он был зачат, тем более о том, что родился — а если бы даже знала, наверно, не решилась бы навестить нас, потому что могла случайно выдать ГК моё убежище.

Вот что нас спасло: давний отказ Калли присоединяться к планетарной сети данных, её безрассудное упрямство, за которое, как она знала, все насмехались над ней. Среди насмешников была и я. Помню, ещё подростком я преподнесла ей тщательно подготовленную оценку экономического эффекта от слияния с ГК. Я была уверена, что это убедит её капитулировать перед "прогрессом", так как прекрасно знала, что финансовые аргументы для матери самые весомые. Но она изучала мой документ примерно минуту, а потом отбросила в сторону со словами: "Под знаком двойного К никогда не будет правительственных шпионов". На этом разговор был окончен. Мы продолжили пользоваться своей независимой компьютерной системой, сводившей к минимуму взаимодействие с ГК — и в результате теперь я могла выходить из пещеры и собирать фрукты и орехи, не опасаясь патерналистского присмотра с потолка. Вся остальная Луна переживала далеко не лучшие времена. Ферма Калли осталась нетронутой; она просто втянула голову и конечности, будто черепаха, и пережидала бурю на собственных запасах кислорода, электричества и воды. Вне всяких сомнений Калли ужасно воображала и предвкушала, как потом будет всем говорить: "А я вас предупреждала!" Я же отсиживалась в самом дальнем уголке её герметичных владений.

Пока мы ждали, снаружи творились исторические события. Даже и теперь мне не очень-то легко говорить о них. У меня нет ни телевизора, ни радио, и я ничем не отличаюсь от других людей: то, о чём я не читала и не смотрела в новостях, не кажется мне случившимся по-настоящему. Новости — это то, что сейчас. А то, о чём читаешь впоследствии, — уже история.